– Нет.
– Почему?
– Я люблю одна.
Они снова расстались.
Она стала изредка сниться ему по ночам, чего никогда не случалось, когда снилась ему наяву.
Тоска о ней стала единственным чувством, заполнившим мир. Он по инерции продолжал жить, двигаться, ездить на лекции и выполнять задания, но не видел в этом никакого смысла. Воспоминания и всепоглощающая тоска, – вот и все, что осталось.
В воскресенье двадцать седьмого февраля Мах и Авенариус писали все тот же философский трактат в читальном зале. Закончив очередную главу, они вышли из библиотеки и решили прогуляться по близлежащим улочкам.
Было еще светло, с сосулек падали на тротуар редкие капли. Авенариус, как обычно, запел вполголоса мелодичную песенку «Битлз». Пока они шли, он исполнил, должно быть, целый альбом. Раньше, бывало, и Мах мурлыкал одновременно что-нибудь свое из «Ти Рекс» или «Битлз», но теперь ему не пелось. В одном из переулков Авенариус встретил знакомого с длинными волосами, заменявшими ему шапку, с потертым портфелем в руке. После обмена приветствиями и несколькими свежими анекдотами, парень предложил им выпить, показав лежащий на дне портфеля огняк и граненый стакан. Авенариус охотно согласился, а Мах возражать не стал. В укромном уголке скверика они выпили по стакану червивки и распрощались с добрым малым. Вино без закуски оказало на двух философов-идеалистов странное действие. Авенариус предложил немедленно ехать к Юле, и Мах не смог устоять перед соблазном прервать хоть ненадолго эту муку отлучения.
Через каких-нибудь полчаса они стояли перед заветной дверью, и Мах, бледный от волнения, счастья и страха, нажал на кнопку звонка. Открыла Юля в знакомом нарядном платье.
– Мы в гости, – сказал Авенариус.
– У нас уже есть гости, – сказала она, обводя их растерянным взглядом, – а, впрочем, проходите.
В ее глазах мелькнули знакомые озорные искры, говорившие о том, что сюрпризы – в ее вкусе.
Их познакомили с гостями и усадили за стол выпить штрафную. Гостями была семья, недавно переехавшая из Сахалина. В этой семье был сын одного с ними возраста. Без труда можно было догадаться, что он тоже не избег Юлиных чар. Мах сразу понял, что, если Юля не переменилась, а это было невероятно, парню повезет не больше, чем ему.
Мах вел себя как человек, который уже все потерял: независимо и непринужденно. Он смотрел на нее, танцевал с ее мамой и даже с ней. С Юлей не проронил ни слова, зато с мамой наговорился вдоволь, осыпая вопросами. Ему хотелось зачем-то узнать напоследок побольше.