– Уходили в избушку, там, должно быть.
Накинул полушубок, вышел, подышал морозным воздухом. Февраль. В конце подуют метели, спрячут след конный. Спустился с крыльца, в избушке лампа горит, открыл дверь. Сыновья замолчали.
– Помешал, что ли? – улыбнулся отец.
– Нет, тятя, – ответил старший, Андрей. – Хотели к тебе идти, да прижались еще на минутку. Днем-то мы кой с кем виделись, глаза прячут, похоже, не придут.
Мирон оторопел:
– Так и сказали?
– Нет, тятя, но видно было, что прячутся.
Мирон вышел. Такого оборота он не ожидал. Четыре мужика дали слово, у каждого по два-три добрых сына. И в отказ? Уперся головой в стену, в висках стучит. Что делать? Уговаривать? Не дети, должны соображать. Но не соображают. И что теперь? Одному уходить? Или в город, а потом за границу, если совсем худо станет? Н-е-е-т, это он себя успокаивает, никуда Мирон не тронется от родных могил, от тайги и земли паханой. Пропади все пропадом, уйдет с семьей, будет на воле, будет робить день и ночь, но на себя. Ему уж три ночи кряду снился Синеокий, придет в его сон и поулыбывается. Вот так же он будет щериться, когда поведут скотину со двора, когда зерно из амбара, отборное, семенное, будут выгребать, рассыпая по ограде плоды его трудов.
Вышел на улицу, недалеко дом Семки Киваева. Стукнул в калитку, потом громко, зло. Хозяин с крыльца:
– Кого нечистая на ночь глядя?
– Отворяй! – почти приказал Мирон.
– А, это ты, сосед, – залебезил Киваев.
– В дом не пойду, незачем, да и охоты нет. Вы все в отступную, говори, чтобы мне по селу не бегать и каждого недоделанного уговаривать. Не хотите – не надо. Только передай всем: забудьте, что был Мирон Курбатов и куда-то собирался с семьей. Я не грожусь, но если зачую, что мне на пятки наступают власти, найду способ отомстить, а порука у вас с сегодняшнего дня круговая. Шестеро знают – шестеро ответят. Прощай.
И сильно хлопнул калиткой.
А во дворе кошевка чужая стоит, Андрей с Гришей коня обихаживают, под фонарем у крыльца мужчина – тулуп на перила кинул – разминается.
– Верно сказано: приходи ко мне в гости, когда меня дома нет!
– Емельян! – обрадовался Мирон. – Ты какими судьбами?
Колмаков подошел, обнялись, пошли в дом. Марфа Петровна гостю поклонилась, улыбнулась приветливо, благо давно знакомы, а мужу тихонько на ушко: