Суд вершишь до самого Дуная.
Власть твоя по землям потекла…
Николаич споткнулся в душе, потеряв вместе с неведомым автором рифму.
– Какой король; при чем тут Дунай?! – воскликнул он, заставив Николая с Валентиной недоуменно вскинуть брови.
Он смущенно улыбнулся, еще немного порылся в своей памяти; опять не смог отыскать неведомый источник, и жалобно уставился на довольное теперь лицо соседа.
– А может, ну его, этот бриллиант, – почти прохныкал он, – давайте его в костер бросим; проверим, так ли он хорошо горит, как обычный уголь.
Валентина, до этого мгновения изображавшая из себя глупо кивающую куклу ростом метр восемьдесят, при слове «бриллиант» очнулась; явила миру круглые и очень заинтересованные глаза.
– Бриллиант?! – воскликнула чуть громче, чем следовало, – настоящий?!!
Теперь к ним присоединились Люда с Сашком, и Николай, негромко чертыхаясь, пошел к «столу» за доказательствами.
– Вот, глядите, – поднял он пустую бутылку из-под «Хеннесси».
Когда Кошкин «нырял» в мегалит, бутылка была наполовину пустой.
– Или наполовину полной, – поправил себя историк, наблюдая, как по прозрачному стеклу поползла светлая царапина.
Николай ловко провел глубокую черту по окружности, а потом, внешне не прилагая никаких усилий, переломил бутылку, которая лишь чуть слышно хрустнула. Теперь не оставалось никаких сомнений – в его руках сейчас был драгоценный камень, равного которому по размерам и чистоте не было во всем мире.
– И как только этот факт не подчеркнул в своей «Одиссее» Гомер? – с каким-то непонятным весельем подумал Виктор Николаевич; и с еще более ехидной ухмылкой ответил себе, – потому и не отметил, что я этот камушек умыкнул из дворца Одиссея. А они – цари Итаки – то ли забыли о нем в пылу страсти, то ли постеснялись – не хвалиться же тем, что потеряли фамильную драгоценность…
– И что будем делать? – задал он вопрос, мучивший, наверное, всех.
– Не будем, а буду, – опять сделал суровой физиономию Николай, – а вы все хором будете забывать, что даже видели этот камень. Вот прямо сейчас и начинайте. Понятно?
– Понятно, еще как понятно, – облегченно вздохнул Николаич, поворачиваясь к супруге.
Валентина – вот диво – приказ соседа приняла тоже на редкость серьезно; Кошкин прекрасно знал, что означают желваки на ее скулах и молнии в глазах. Они означали, что она сама ничего никому не скажет, и мужу башку оторвет – если он малейший намек сделает про брил…