Мои верные воины, вооруженные человеческим оружием, атаковали стражу Иллари с западного и восточного крыла. Надо отдать должное гвардейцам отца, они продержались дольше, чем мы рассчитывали, но что могут сделать луки и мечи против автоматов и гранатометов. Крэммы добили тех гвардейцев, которые остались в живых после атаки обращенных, и беспрепятственно вошли во дворец, добивая раненых и заглядывая во все комнаты в поисках живых гвардейцев. Я шел по знакомым с детства залам и испытывал смешанные чувства. Иллари больше не был моим домом, за много лет изгнания я отвык от роскоши дворцов, но в то же время слишком многое в нем осталось прежним, таким, каким я помнил с детства. Следом за мной шел Коул, с интересом оглядываясь вокруг и переступая через лужи крови, разлитые тут и там на отполированном до блеска полу. В домашних покоях мертвых гвардейцев стало больше или их тела просто не успели убрать.
– Прикажи все тут убрать! – бросил я через плечо, перепрыгнув через очередную кровавую лужу.
– Уже приказал, здесь бой кончился чуть более четверти часа назад, – пропыхтел у меня за спиной Коул, – видишь, у них кровь еще течет.
Дойдя до нужной двери, я распахнул ее и вошел в опочивальню отца, где был в последний раз пятнадцать лет назад, когда мой заговор раскрылся. В покоях отца ничего не изменилось, на стенах висели те же гобелены, вытканные матушкой в юности, у окна стоял старинный стол из тирса, заваленный бумагами и манускриптами, к которым отец никогда не притрагивался и не позволял убирать. В соседней комнате виднелась все та же широкая кровать под пыльным балдахином и часть коллекции мечей, развешанных на стенах. Окна были задрапированы плотными, темно-лиловыми шторами, потому что отец не выносил яркого солнечного цвета, а освещение ограничивалось тремя осветительными шарами, отчего комната была похожа на пещеру. Все было темным, затхлым и унылым. Даже запах в комнате остался прежним, в опочивальне пахло пылью, ароматическими лепешками, мазью от болей в суставах и потом. Покои остались прежними, а вот отец изменился. Он сильно сдал за эти годы. Я помнил его крепким мужчиной. Сейчас же передо мной в старом, потрепанном кресле у камина, в ночной рубахе, с прикрытыми теплой шкурой ногами, сидел уставший от жизни, желчный, больной старик с потухшим взглядом, Наверняка, отец слышал шум битвы за дверями, но не удосужился даже подняться и снять нож со стены, чтобы защититься от возможного нападения. Мне стало стыдно за то, что эта старая развалина – мой отец.