Когда мне было пять лет, бабушка как-то стала читать мне «Золотой ключик» Толстого, прилегла на минутку – и не просыпалась, как я ее ни будил. Я взял из шкафа с полочки двадцать пять рублей и попытался купить на них билет в автобусе. На студии меня знали все, включая каждую смену охранников, и выслушав сбивчивый рассказ – мой и автобусной кондукторши, которая привела меня к проходной и принесла двадцать пять рублей, выдав мне билет просто так, – вахтер тут же позвонил маме, она прибежала прямо из павильона. Тут же через проходную вошел на студию дядя Эйно. Он посмотрел на меня, на маму и на кондукторшу – и отвел маму в сторону. Мне объяснили, что мама едет в срочную командировку, к бабушке непременно зайдет, а я сегодня переночую у дяди Эйно.
В ванной у дяди Эйно я сперва помылся под горячей водой, которая текла прямо из крана в стене – событие! – а потом он посолил воду, и мы играли в кораблекрушение, вода, раз соленая, стала морем, мыльная пена из настоящего шампуня для ванн изображала айсберги, а мыльницы – пироги дикарей. На ночь дядя Эйно читал мне сказки. Утром он ушел на работу, а меня развлекали его сыновья Аеша и Миша. Аеша учил меня клеить самолет по схеме из журнала, а Миша – решать примеры. Леша был старше меня на четырнадцать лет, а Миша – на одиннадцать. Их мама, тетя Эйла, кормила нас обедом, завтраком и ужином, и я блаженствовал пять дней, не зная, что меня отделяют от горя всего-навсего пол и потолок…
Уже потом меня отвезли на кладбище, и я увидел могилу с бабушкиным именем на красной тумбочке. Я страшно заплакал, и только папа сумел успокоить меня, шепнув на ухо: «Об этом никто не должен знать!» Я не стал спрашивать почему, а просто поверил. Но лучше не будем сейчас вспоминать этот страшный день.
Дядя Эйно пользовался своей газовой колонкой не так уж и безмятежно – ему часто на каких-то собраниях задавали вопрос, отчего это у него есть, а у всех нет?
Но человека, который повидал в жизни столько, собранием не напугаешь. Даже в самолете однажды его спросили, как это у него в салоне с собой финский огромный нож, так он показал закон, по которому оружие имеет право носить всякий гражданин, если оно является деталью национального костюма. И предъявил паспорт, где было черным по белому написано, что он финн. И его, и нож оставили в покое. Так что собрание – чепуха. Висел водогрей, и висел себе, работал исправно, и на кухне у дяди Эйно была идеальная чистота. Как, впрочем, и везде.