- Начинали по шестьдесят четвертой и шестьдесят шестой,
закончили по пятьдесят восьмой,*** - пошутил он подозрительно
бесцветным тоном, пока я пытался осознать смысл приговора. - Да
только итог один.
- Но три года, это же совсем немного, - попробовал возразить я.
- Можно сказать, амнистировали! Вы же в прекрасной форме, еще
успеете на свободе погулять!
- Нет, Лешенька, - покачал головой старый чех. - Летом у меня
был шанс пристроиться где-то на пересылке до холодов. А сейчас
этапом, с моими больными легкими, да еще на Соловки...
гарантированное убийство. Подлое, знаешь ли, не хотят своими руками
дуло нагана в седой затылок толкать. Для этого у них, - он особым
тоном выделил это слово, - припасены в достатке мороз, голод и
шпана.
Трехлетний срок был, в общем-то, не слишком редок для узников
«библиотечной» камеры, среди которых хватало пожилых людей.
Следователи с ними не торопились, так что некоторые умирали прямо в
тюрьме, буквально, от старости. К примеру, на второй день после
моего перевода в общую камеру, немало меня напугав, скончался некий
генерал Шильдер.**** По словам друзей, его держали в заключении за
переписку с вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Еще один
старик уже несколько месяцев находился, что называется, на грани:
худой как скелет на неразгибающихся ногах, голова совершенно лысая,
желтая, покрытая редкими волосиками как у чудовищного птенца,
ввалившийся беззубый рот, частичная потеря памяти. Иногда он впадал
в длительное обморочное состояние, которое внешне ничем не
отличалось от смерти. Раз за разом соседи ошибались и вызывали к
нему, как новопредставившемуся, лекпома, то есть лекарского
помощника.
Грешным делом, я считал такой порядок чем-то типа неизбежного
уровня революционного зверства. Просто так отпустить контру выходит
не по-коммунистически, но и наказать реально не за что. Вот и дают
три года «шпионской деятельности»... Отчаянно жаль, что тут не
принято брать в зачет время предварительного заключения, однако все
равно, три года отработки на лесоповале не казались мне чем-то
невероятно ужасным.
Однако сам факт замены расстрела «всего-то» тремя годами здорово
меня напряг:
- Неужели все настолько плохо?
- Не хотел тебя пугать раньше времени, - ответил учитель, не
поднимая взгляда от пола. - Сильных, молодых, хорошо, если треть
возвращается.***** А для такого старика, как я, сей путь есть
дорога в один конец. Уж лучше бы пуля! Но ты, - каким-то немыслимым
напряжением сил Кривач одернул себя и даже улыбнулся, - Ты молодой,
за себя не переживай, вижу - хваткий парень, всегда
вывернешься.