За пестрым фасадом раскулачиваемые не то чтобы терялись вовсе,
но почти не выделялись, выпуклые характеры и обстоятельства
бессовестно затеняли общую чудовищную картину. Хуже того, Айзек,
возможно, не отдавая себе отчета, упорно пытался отвести вину с тех
сволочей, кто запустил адский механизм самоуничтожения деревни:
столичных партактивистов и председателей райисполкомов, секретарей
партячеек. Всех тех, кто прекрасно понимал, к чему идет дело, но
все равно, под прикрытием наганов ГПУ зачитывал простуженным
голосом с высокого крыльца бывшего кулацкого дома
трескуче-непонятные, но такие сладкие для ленивой гопоты лозунги о
«двадцати пяти процентах».** С благословения кого возникли из
ничего «бригады» и «комиссии» бедноты, с немыслимой легкостью
решающие, кому из односельчан жить, а кому - пускаться с детьми и
стариками в смертный путь без одежды и еды, по морозу. Сперва на
санях сквозь пургу к «железке», а затем на край северной ойкумены в
телячьих вагонах - рыть землянки в Томских болотах, в лесах у
Котласа, Печоры, Сыктывкара.
Тут на мое спасение иссяк десерт, опустел стакан с чаем, и я
получил повод более не выдерживать нагромождения жуткостей в
изысканной словесной обертке. Тем более вопрос вертелся на языке
давно:
- Неужели не бунтовал никто?
- Постреляли, но самый чуток, бестолково совсем, больше в бега
крестьяне рвут,*** - Айзек одним глотком осушил практически пустую,
давно расплесканную на скатерть рюмку, и добавил совсем спокойно: -
И хорошо, не так обидно курощать тех, кто коней, коровок да свинок
торопливо и бестолково, таясь от соседей под нож пускает, да на дом
и хозяйство керосину ведро, спичку, а сам с семьей по белу свету
скитаться, куда глаза глядят.
- Так вот кого я видел вчера на станции! - догадался я.
- Армейцы бегунков у вокзалов сдержать пытаются, да только без
толку, - согласно кивнул головой писатель. - Они же все на одно
лицо, и много, страсть. Хотя, что я говорю, таковых умников меньше
одного из сотни, остальные же... Понимаешь, Лешка, мы-то ведь самую
малость устроили, только запал к бомбе подожгли, а там крестьяне
сами друг дружку заели аки звери дикие... Или нет же, нет! Стая!
Селяне как стая собак, от себя гнали высыльных прочь, только чтоб с
глаз долой, а те как чужими сразу всем стали, даже себе чужими, вот
в чем суть! Понимаешь, Лешка, поэтому они и не сопротивляются,
терпят, будто в смертном окоченении. Живые мертвецы, вот кто они
получаются в отказе от мира в котором родились!