В ответ - тишина. Собрался было культурно распрощаться со
старушкой, но внезапно оказалось, рядом никого и нет. На месте, где
всего лишь секунду назад стояла "зефирка" с голосом уголовника,
сидел жирный черный кот. Смотрела эта скотина насмешливо,
вызывающе. Взгляд был настолько красноречивый, будто меня в наглую
оскорбляют, только без слов.
– Так… – Я поставил пакет с продуктами на землю и провел ладонью
по лицу. – Это уже вообще не смешно.
Тут же хохотнул от глупости ситуации. Стою, как последний идиот,
посреди улицы, говорю сам с собой. Все. Надо быстрее попасть домой,
поужинать и лечь спать. Сегодня явно что-то пошло не так.
Подхватил провиант и ускорился, направляясь к подъезду.
Дома, спасибо техническому прогрессу, было прохладно. Когда
уходил на работу, оставил включенным кондиционер на режиме
проветривания.
Выложил еду, бутылку водки, достал тарелку и две рюмки. Одну,
наполнив алкоголем, поставил на стол, сверху положил ломтик
хлеба.
Себе плеснул столько же, нарезал сыр, вытащил из упаковки
кусочки колбасы. Потом, немного подумав, метнулся в спальню, достал
из комода коробку, где хранились медали деда и его фото. Старое,
выцветшее. Он на нем при полном параде.
Вернулся в кухню с коробкой в руках. Не знаю, откуда возник этот
порыв, но захотелось, чтоб рядом был кто - то. Пусть даже на
снимке. Поэтому взял фотографию деда и поставил ее рядом с рюмкой,
которая ему, собственно говоря, предназначалась.
– Ну… Иваныч, будем. – Опрокинул стакан и сразу же налил
ещё.
Никогда бы не признал это вслух, но деда мне не хватало. Скучал
по нему. Хотя, не сказать, что мы были сильно близки.
Во-первых, Иван Иванович Симонов человеком слыл жёстким.
Характер имел такой, что мама не горюй. Служил в КГБ вплоть до
развала Союза. Это событие он принял как личную трагедию. В тот
день я нашел на кухонном столе газету с фотографией генсека, у
которого были вырезаны ножницами глаза. Учитывая, что возраст мой
исчислялся аж тремя годами, ни черта не понял, зачем дед испортил
снимок какого -то лысого мужика, но запомнил ситуацию крепко. Потом
ещё мать скандалила со свекром, требуя избавить дом от страданий по
диктатуре пролетариата. Эти слова для меня в тот момент звучали,
как полная абра-кодабра, но вот ссора опять же запомнилась.
Когда родителей не стало, а случилось это в день моего
совершеннолетия, дед приехал, молча забрал вещи, меня и документы
на родительскую квартиру. С тех пор мы жили вместе.