Она все тянулась и тянулась.
Что происходит? Уже можно снимать мешок?
Фрау Шнайдер за моим плечом издала заискивающий смешок.
— Вы извините, Эльза так переволновалась, что забыла слова, —
одновременно она ущипнула меня и прошипела на ухо: “Давай же,
убогая! Как репетировали! Клянусь быть послушной и преданной…”.
Перед глазами вспыхнули слова клятвы. Губы шевельнулись,
послушно повторяя за “матушкой”. Как со стороны я услышала тусклый
голос, повторяющий ритуальные фразы о покорности и верности.
— Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать новобрачную, — с
облегчением выдохнул священник, и в запястье словно впились
невидимые клыки. Боль пробилась даже сквозь навязанную зельем
безнадежность. Я взвизгнула, выдернула пострадавшую конечность из
рук супруга, но рассмотреть что именно сотворили с ней местные
садисты, мешало покрывало.
Крик потонул в радостных воплях. Кто-то хлопал, кто-то шумно
поздравлял новобрачных. Пока я сражалась с осточертевшим мешком,
боль утихла — так же стремительно, как и появилась. Моргая от
яркого света я посмотрела на запястье и похолодела.
По руке вилась татуировка очень похожая на кельтский узор.
Неяркая — чуть темнее самой кожи — она браслетом обвивала запястье.
В прихотливом плетении при желании можно было разглядеть руны,
складывающиеся в имя новоиспеченного супруга.
Да уж, женишок-то у нас не промах. Не успел жениться, уже
поставил клеймо. И куда теперь с ним? Это кольцо можно снять и
выкинуть. С рукой так просто не получится…
Я подняла взгляд от запястья на человека, только что ставшего
моим мужем.
Он выглядел даже старше, чем ожидалось. И до отвращения
напоминал жениха с известной картины Пукирева “Неравный брак”.
Такой же венчик редких волос вокруг лысого черепа. Такие же
бакенбарды и брюзгливые складки вокруг тонких губ.
Одно хорошо: на домашнего боксера герр Лессер никак не тянул.
Худосочный, росточком с Эльзу. Что и неудивительно, если вспомнить,
что у него в роду были гномы…
Так, стоп! Откуда я это знаю? Про гномов.
Супруг окинул меня неожиданно жадным взглядом и облизнулся. Так,
словно неказистый вид невесты его совершенно не смущал. Впрочем, в
его возрасте любая свежая девочка должна казаться желанной. Эльзе
едва исполнилось шестнадцать, а ему уже лет шестьдесят.
“Не шестьдесят. Сто восемьдесят девять, — вспыхнуло в голове. —
Кровь гномов. А Эльзе двадцать три”