На этот раз, поняв, что с
оскорблениями он перегнул палку, Ромодановский взглянул на
Оболенского и уже спокойнее произнес: «Не сдержался, извини» и,
обойдя свой обширный стол, наконец сел в кресло.
– Император дал трое суток. Двое уже
прошли. Третьи на исходе. Вам на все про все времени до утра. Иначе
втроем пойдете под трибунал, – закончил он на удивление совсем
тихо.
Берник, оказавшийся по случайности в
числе вызванной троицы, нервно сглотнул. По спине пробежал
холодок.
Он было хотел возразить. Сказать, что
лично он ни при чем. Как-никак злополучное ограбление вел
прикомандированный Балашов, а руководил им Оболенский. То есть,
виновниками были исключительно они вдвоем. Ему – Бернику они не
сказали ни слова. О задуманном ограблении он узнал случайно лишь
потому, что рыл под Балашова. Впрочем, вслух об этом говорить не
стоило. Не знал и точка. Так будет лучше.
Берник тут же остановил себя. Пусть
Ромодановский в пылу, пусть охвачен высшей степенью негодования, но
он не рубит с плеча. Обязательно назначит служебное расследование.
Даже изменников просто так не ставят к стенке. Сначала с ними
подробно разбираются. А это значит, сейчас лучше промолчать. Да и в
сущности, что Платон Юрьевич может ответить? Не знал, так знай, вот
тебе приказ – нужно до утра найти грабителей банка, а теперь
вперед, выполнять.
Если до этого молодой опер испытывал
удовлетворение от того, что вздумавший его подсидеть Балашов
встрял, то теперь Бернику было уже не до этих мелких низменных
радостей. Теперь ему предстояло на равных корпеть с Балашовым и
Оболенским над поисками преступников. Ну и как следствие, иначе
взглянуть на хитрецов, сумевших настолько ловко всех обставить.
Это ж надо было так развести.
Готовились, планировали, неоднократно обговаривали между собой
определенную дату, а в результате совершили нападение на два дня
раньше. Еще и воспользовались каким-то особо сильным артефактом,
что вторые сутки ни один сыскарь не мог найти ни их, ни похищенных
из банка денег.
– Пригласи нашего нового уникума, –
ткнув в кнопку стоящего на столе телефонного аппарата, приказал
секретарю Ромодановский.
Робкий стук в дверь и в кабинет также
робко вошел молодой человек. Для статных, всегда короткостриженых и
гладковыбритых сотрудников Особого отдела вошедший смотрелся чем-то
противоестественным. Заросший, со свисающей до носа челкой, в мятом
костюме и небрежно завязанным галстуком, парень как будто сам
стеснялся своего вида. Наверное, именно поэтому, войдя, он так ни
на кого не взглянул и уставился в пол.