Они хотели нас убить. Да, спасли, чтобы убить. На Востоке ворам
отрубали руки. Возможно, здесь отрубают головы.
К нам никто не подошел. Белобалахонщики смотрели издали,
совещались и, кажется, кого-то ждали. Жреца, что вырвет сердце, или
специалиста по грамотному нанизыванию на кол?
Это мои домыслы. Они просто ждали. Говорили между собой про
погоду, про упавший флаг, про святой причал и про «сколько можно
ждать». Про много работы, про «ни дня покоя» и про расплодившихся
волков. Про ангелов, чертей, недавнюю смерть близнеца и чью-то
последнюю надежду. Периодически упоминалось что-то, похожее на
Калевалу с ударением в конце. Этот рефрен звучал постоянно:
«Калевала, калевала!» — или что-то вроде того. Карелы, что ли?
Почему остальное говорят по-русски? Может быть, не «калевала», а
какое-нибудь «алаверды»? Тогда совсем хрень выходит. Трудно
издалека и в пол-уха воспринять неизвестное. Но «убить» я точно
слышал, полный штиль позволял.
Наши сторожа натаскали дров, заполыхал костер, над которым
подвесили огромный казан.
Варить нас собрались?
На мачте, приколоченной к верхушке дерева, снова взвилось
полотнище. Вслед за первым, поднятым чуть выше, показалось второе.
На двух наши лесные приятели остановились. Отсутствие ветра не
мешало разглядеть: флагами были такие же одноцветные тряпки, как
дерюжка, из которой сделана наша одежда. Ни рисунков, ни гербов.
Обычные сигнальные флаги. Мол, добрались, все нормально, птички в
клетке. Или: набирайтесь аппетита, ужин скоро будет.
Неприятные, однако, фантазии.
Потянуло дымком и чем-то вкусненьким. В животе квакнуло. И не у
меня одного. Нужно отвлечься. Время, что нас не трогали, мы
употребили на перевязку Шурика.
— Извиняюсь спросить, — он с трудом превозмог боль, — мы на
Земле или как?
Снова ставший обычным Малик туго перематывал одну его ногу, Тома
протирала кровь на второй. Я подавал полосы, на которые рвал
оставшиеся вещи: одеться Шурик был не в состоянии. Мы просто
прикрыли его полотном из распоротой штанины.
— Гравитация в норме. — Малик мимолетно глянул вверх. — Солнце
такое же, примерно там же. Воздух и собаки чисто земные. Природа и
запахи тоже. Ночью посмотрим на Луну и звезды, уточним.
— Если доживем, — пробормотал я.
На глаза упала челка. Русые патлы а ля ранние Битлз — пышные, до
плеч — усеяны соломой. Колени дрожали. Совсем не из-за этих, что в
лесу. От пережитого. Вздрюченный организм дал обратку. Пришлось
продолжать работу сидя.