— У меня нет таких денег, — я взял
эмоции в узду и, оторвав взгляд от новеньких кроссовок, посмотрел в
глаза кэгэбэшнику. — Так что извините, но вынужден отказаться.
— Это подарок, — отмахнулся капитан.
— Хорошие дела должны вознаграждаться. Кодекс строителя коммунизма
и моральные принципы — это прекрасно, но лучше, когда они
подкреплены материально. Бери, не тушуйся. Ты заслужил. Главное,
помни, что жить честно приятнее и полезнее, чем воровать. И что это
твой последний шанс.
— И я так понимаю, что их надо будет
отработать, — я понимающе ухмыльнулся. — Давайте начистоту. Я
благодарен вам за помощь и вообще за всё. Но стучать не буду. Пусть
даже большинство моих знакомых заслуживает тюрьмы, это дело
принципа. Я готов помочь, чем могу, готов искупить свою вину как
угодно, но доносить — это не про меня.
— Чистоплюй, значит, — Илья Демидович
прищурился, буравя меня взглядом, но потом расслабился и откинулся
в кресле. — Да что ты можешь рассказать? Вербовать тебя только
время терять. Я же сказал, это тебе награда за правильный поступок,
и за то, что будешь держать язык за зубами. Так что одевайся и
давай шуруй отсюда. И так на тебя полдня потратил.
Я не заставил себя просить дважды.
Схватив вещи, отправился в туалет, благо там никого не оказалось, и
можно было спокойно переодеться. Пижаму Тихомиров забрал, сказав,
что сам передаст её в диспансер, а тапочки сказал выкинуть. Я так и
сделал. И забрав телефон и трёшку, которую изъяли менты при аресте,
попрощался с капитаном. Вооружённый сержант на проходной смерил
меня взглядом, прежде чем забрать пропуск, уж не знаю, что ему в
моём виде не нравилось, хотя вру, определённо, знаю. Когда человека
приводят в пижаме, а выпускают в новеньком немецком спортивном
костюме — это как бы намекает. Но мне было плевать на мысли
сержанта, выйдя на крыльцо, я вдохнул полной грудью, наконец
почувствовав себя свободным человеком.
Первым делом я позвонил маме. Ей ещё
вчера звякнули из ментовки, что меня загребли, и она наверняка
сейчас места себе не находила. Эти козлы по-любому сказали, что
меня приняли за убийство и попытку изнасилования, и я очень
переживал за её здоровье. Даже несмотря на то что Тихомиров вроде
как обещал позвонить, объяснить ситуацию, я всё равно волновался до
тех пор, пока лично не услышал мамин голос.