– Хиляйте отсюда, босота, –
проговорил вполголоса старик. – Тут вам ничего не отколется. Ребята
едут со мной.
– Может ещё и обзовешься, отец?
– Я самый обычный пассажир. Вот
только Кирюшу Конторского знаю. В друзьях он меня числит, так что
жутко обидится, если меня вдруг кто посмеет огорчить.
Всё это было сказано негромко, но
как-то весомо. Вроде как имеющий уши, да услышит. Похоже, что парни
услышали.
Парни переглянулись, потом уперлись
ладонями в колени и встали. Сиплый зыркнул на меня злым взглядом,
но вслух произнес:
– Мы же так, хотели пожелать хорошей
дороги и приятного пути. Спите спокойно, друзья-товарищи. Приятного
аппетита и приятных снов.
Они двинулись вдоль по коридорчику.
Мужчина с газетой "Советская культура" проводил их насмешливым
взглядом. Похоже, что он понял – зачем подходили эти двое.
– Спасибо вам огромное, – сказал я
старику. – Присели рядом и давай про Вьетнам задвигать...
– По поездам всякие-разные шляются, –
вздохнул старик. – Но вы, ребята, не робейте. Держитесь друг дружку
и тогда не пропадете. Кушайте яички, а то вот они как раз
пропасть-то и могут. Вы же до Москвы едете? Эх, жаль, что мы вскоре
выходим... Ну да ладно, там немного останется.
– Спасибо вам! Спасибо! – вразнобой
ответили мои спутники.
Старик кивнул, махнул на прощание
рукой и двинулся на своё место.
– Ребята, нам нужно организовать
дежурство на ночь, – проговорил я, когда исчез старик. – Каждый по
два часа караулить будет. В случае чего криком поднимет остальных.
Потом от пассажиров отбрешемся, что кошмар приснился. Зато нас не
обчистят.
Со мной согласились. Даже составили
план дежурств. Тем временем за окном сгустились сумерки. Понемногу
начала подкрадываться ночь.
Я отстоял первым, разбудил
Серегу.
Прокололся на сне Мишка Ерин. Это я
понял, когда моей шеи коснулась холодная полоска стали, а в ухо
просипело:
– Не пыли, тощий. Пикнешь – мы тебя и
твоего дружка в расход пустим.
В жизни всякое бывало, поэтому я не
был удивлен происходящему. Поудивляться можно будет потом, когда
всё закончится. Сейчас же голова должна поработать в направлении
освобождения и минимизации ущерба.
И вот как на зло, голова-то как раз и
отказывалась над этим работать. Уши словно заложены ватой. Сквозь
них пробиваются звуки, но как-то отдаленно. Такой же ватой проложен
и весь мозг – как будто нечто ценное положили в ящик и ещё сверху
соломки накидали, чтобы не разбилось при транспортировке. А это
нечто ценное болело с такой силой, что ломило в висках и вот-вот
грозило разорваться.