– Нам нет оправдания! Никакая смерть
не стоит того, что мы тут натворили!
– Какая смерть? Чего ты несешь,
парень? – удивленно захлопала глазами проводница. – Кого убили?
– Убили? Кого-то убили? – понеслось
дальше по вагону.
Вот жеж жеваный каблук! Если сейчас
не рявкнуть, то поднимется паника.
– Никого не убили!!! – проорал я,
вскакивая и едва не поскальзываясь на дурнопахнущей луже. – Собака
сама умерла! От старости!
Вляпался-таки! Да и хрен с ним, потом
отмоюсь.
Меня чуточку повело в сторону, но я
удержался. И выпрямился, слегка оглядев себя. Майка-алгоколичка на
тощих плечах, трусы-семейники едва не достают до коленей.
Ноги-спички, грудь впалая. Да я что – живое воплощение Кощея, что
ли?
Ладно, потом со своим видом
разберемся. Были бы кости, а мясо на них нарастить я умею.
– Какая собака? – продолжала хлопать
глазами проводница, оглядываясь на пассажиров.
– Бобик! – я вытянул руку и показал
размеры упомянутой собаки. Получилось что-то вроде годовалого
теленка. – Вот такая вот дворняга! Его всем селом любили. Прямо сто
килограммов сплошной доброты. И ведь помер как раз перед отъездом.
Наш-то ветеринар дядя Вася так и сказал – не вынесло, мол, собачье
сердце расставания. Он уже старенький был, потому и сдох.
– Дядя Вася? – спросил плешивый
старичок.
– Зачем дядя Вася? – удивленно
посмотрел на него я. – Бобик! Такой мировой пес был, что с ним
детей купаться запросто отпускали. Он даже однажды Ерина вытащил из
речки. Того течением затянуло, барахтаться начал, мы-то мальчишками
по берегу прыгали, а сделать ничего не могли. А Бобик прыгнул в
воду, доплыл до Ерина, да и вытащил его наружу. Вот какой пес
геройский! А вы говорите…
– А я чего говорю? – снова захлопала
глазами проводница.
Даже тот, кого назвали Ериным,
выглядел офигевшим. Он уже забыл о рвотных позывах и слушал, как я
расписываю его несуществующую прошлую жизнь.
– А вы ругаетесь! И вы ругаетесь! И
вот даже вы! У человека горе! – продолжал я развивать свою
фантазию. – А ведь пес однажды и меня вытащил из-под снежной бури,
когда я на лыжах ногу сломал. Дотащил ведь! Не дал умереть в густом
лесу!
Я подпустил в голос слезу:
– Так потому и пьет мой друг, чтобы
горе залить. Ведь такое существо умерло! Такое существо! Дворняга,
а добрее человека! Да, не рассчитал Ерин количество! Так это же
слишком большое горе, расчувствовался, бедолага, не рассчитал силы!
Но кто из нас в столь юном возрасте не принимает всё близко к
сердцу? Вот вы, дедушка? Вы помните свою юность?