Но деду этого было не понять…
* * *
Дик заговорил спокойно и властно:
– Слушай и запоминай на всю жизнь. С этого мгновения тебя зовут Рейни. Запомнил? Рейни. И назван ты не в честь какого-нибудь хрена огородного, а в честь Рейнарда Бенца, лучшего на свете фехтовальщика, задиры и буяна. Он проткнул своею верной шпагой – вот этой, что сейчас у меня на поясе! – больше мерзавцев, чем ты месяцев живешь на свете, и смог бы даже демона загнать под стол. Но Рейнардом я тебя звать не буду, это еще надо заслужить. Понял, Рейни?
Юнга понял. Достаточно было взглянуть на его широченную, от уха до уха, улыбку. И на сияющие синие глазищи, которыми он уставился на Бенца так, словно перед ним стоял не капитан, а кто-то из четверки Старших богов.
– Отвечай как положено!
– Да, капитан!
– Ну, раз понял, так бегом за водой!
Дик Бенц обернулся, обвел взглядом безмолвно взиравшую на него команду:
– А вам всем тут что – бродячий цирк? Давайте-ка к хозяину за матрасами. Да выбейте их как следует.
Команда повиновалась сразу и без единого слова.
Только Лита задержалась.
– Капитан, – спросила она смущенно, – вы ни о чем не хотите меня спросить?
– Нет, сеорета. Все, что вы захотите, вы расскажете мне сами.
– Вот сейчас и расскажу. Как вы хотите – коротко, в двух словах? Или всё, чтобы вы могли понять, почему я вынуждена была отказаться от судьбы, уготованной мне моим рождением?
– Я с благодарностью выслушаю любые подробности, которые вы решитесь мне доверить.
– Ну что ж… В углу двора лежат бревна, давайте там присядем: рассказ будет долгим. Вы не удивились, когда я сказала, что получала три с половиной золотых в месяц?
– Я не удивился. Я обрадовался. Так обрадовался, что сам себе не верю. Сеорета, неужели в моем экипаже – погодник?
– Не называйте меня сеоретой… Да, я действительно маг-погодник.
– Брось плакать, слушай, прекрати,
Кончай реветь – а там уж
Изволь, как велено, пойти
За лорда Фрэнка замуж.
В. Скотт
– Вы помните, сударь, что я жила в Белле-Флори в доме моего дядюшки Антанио. Других родственников у меня не было, после смерти родителей я не унаследовала почти ничего. Дядюшка, человек одинокий и великодушный, принял на себя заботы об осиротевшей племяннице. Сначала он просто передал меня на попечение гувернантки и двух служанок и беседовал со мной лишь за столом: коротко расспрашивал о моих успехах в учебе. Да и о чем бы ректору Королевской академии, известному ученому и в прошлом бывалому небоходу, разговаривать с девчонкой-подростком? Что у нас было общего, что нас связывало, кроме фамилии?