Кожа, изжелта-серым воском обтекшая высокие скулы, заострившийся нос, синие губы под инисто-белыми усами. Под прикрытыми веками что-то двинулось.
– Отец, – впервые Ядвига заговорила живым, теплым голосом. – Отец, это пан Властислав. Он пришел…
Синие губы шевельнулись:
– Спасибо, дочка… спасибо… Иди…
Колыхнулась тканая занавесь. И дружинники круля Земомысла остались вдвоем. Горел каганец.
– Ты пришел… – дохнули синие губы.
– Пришел.
– Хорошо… – восковая рука на одеяле двинула пальцем. – Сядь.
Пан Властислав опустился на лавку.
– Я тут лежу… Думаю… – при вздохах у Збигнева Скальского дергалось лицо и что-то сипло, глухо клокотало под одеялом. – Я же… Ты знаешь, всю жизнь – крулю… И отцу его… За что?! – Збигнев повернул голову, и пан Властислав впервые увидел его глаза.
Глаза смертельно обиженного ребенка на лице умирающего старика.
– Это не круль. – Что-то вновь скрежетнуло в горле старого воеводы. – Я клянусь тебе, Збигнев. Я знаю Мечислава, я знаю моего Мешко… Он не мог. Я знаю.
– Не круль? – шелохнулась восковая рука.
– Нет. Не круль. Моравская шваль из дружины его новой жены. Ничего, Збигнев, ничего… Я еду в Гнезно. Круль все узнает. Все. А тех… Их я найду сам. Клянусь!
Збигнев Скальский прикрыл глаза.
– Хорошо. Властислав… Ты побудь тут. До рассвета. Хочу… Хочу видеть Световита. Хочу видеть, что Он еще светит…
Больше они ничего не говорили.
Только трещал фитиль каганца.
За окном серело, таяли звезды. Серость сменил румянец рассвета. И наконец из-за дальнего леса поднялся край алого диска.
– Световит… – шевельнулись синие губы. Наверное, пану Збигневу казалось, что он кричит, вскинув навстречу светлому Богу руку – здоровую правую руку. Но это лишь напряглось плечо под белой рубахой да шевельнулась под одеялом перевязанная культя.
Шевельнулась и замерла.
Лучи Световита отразились в остановившихся глазах.
Пан Властислав поднял правую руку в дружинном приветствии. Надел шапку и, резко повернувшись, вышел из горницы.
С неприметной лавки у стены поднялась пани Ядвига, взглянула на него и, едва не сбив с ног, кинулась за полотняную занавесь. Тишина за спиной пана воеводы вдруг прорвалась сухим, отчаянным, рвущим горло и душу рыданием.
А пан Властислав шел, и пол под его ногами гремел, стонал и рычал, рычал эхом его мыслей.
Во дворе от затухшего костра поднялись навстречу воеводе дружинники.