– Эх, погода-а-а! Майами отдыхает! – Сид расплылся в подчеркнуто шутовской ухмылке и потянулся размашистым жестом.
Сложив руки рупором, он прокричал:
– Э-эй, м-и-и-ир! Я! Тебя! Люблю-ю-ю-ю!!!
Ветер подхватил его вопль и понес дальше, к наглухо задраенным по такой погоде окнам девятиэтажек.
Лиза раздраженно поджала губы, но, встретившись с Сидом взглядом, не удержалась и фыркнула. Затем глубоко затянулась и сощурилась, всматриваясь в линию горизонта.
– Сид.
Она явно решилась. Ее голос был ровным и лишенным эмоций. Плохо, очень плохо. Значит, сильно нервничает. А значит, разговор будет из той же серии, что и всегда.
– Я не просто так тебе написала. Нам надо поговорить.
«Блин. Снова „поговорить“, сколько раз уже…»
Сид потянулся за бутылкой, глотнул. Поймал Лизин взгляд и обезоруживающе улыбнулся:
– Давай поговорим, бэби. О чем?
Лиза отвела глаза и снова уставилась на серые волны. Губа прикушена, руки на коленях сцеплены так, что костяшки побелели.
– О нас поговорить, Сид. О будущем.
Сид приглушил раздражение усилием воли – уж в который раз за сегодня! – и с готовностью кивнул:
– Мы – это прекрасно. Я люблю наше «мы».
– А оно вообще есть?
Лиза резко повернулась к Сиду и уставилась на него с тем же выжидательным настороженным выражением глаз.
Сиду стало смешно и в то же время досадно. Она так старалась следить за лицом и сохранить свою фирменную непроницаемо-ироничную маску, но вот голос – голос подвел. В нем слышались бессонная ночь в поезде, вокзальный кофе вместо завтрака, выкуренные второпях сигареты, горечь, подступающая паника и что-то еще, неизмеримо большее. Бьющее наотмашь. Голос женщины, готовой идти до конца.
Сид заставил себя не отвести взгляда.
– Ну вот он я. А вот ты. Разве мы не вместе сейчас?
Лиза невесело усмехнулась, утопила сигарету в песке, но тут же потянулась за следующей.
– Мне этого мало, ты же знаешь. Мне нужно знать: у нас могло бы что-то получиться? По-настоящему?
Сид чуть не закатил глаза. Но вместо этого он только провел ладонью по бритой макушке. Заговорил негромко, расчетливо добавляя в голос горечи и обреченности:
– Лиз, ну о каком «по-настоящему» ты говоришь? Мы в разных городах. У тебя вся жизнь в Москве, карьера… И ты вообще-то замужем!
Запрещенный прием. Они оба прекрасно знали, что все это вовсе не главное.