Это удивляло, иногда почти пугало, так как не находило объяснения. Это удивляло, почти пугало, так как не находило объяснения. И действительно: если именно я написал нечто, то и вложить мог туда только то, что знал и имел в виду в этот момент. Не находя объяснения, я успокаивался, отсылая разгадку феномена в область случайных совпадений и надуманности, тем более не на каждом шагу встречался сей парадокс. Было и другое: я брался за перо, писал первую строчку, которая после многих отвержений почему-то казалась той, что в настоящий момент искал. Писал вторую, третью, не представляя о чем я в конечном счете пишу, и что такое получится из этой, на первый взгляд несуразицы. Иногда только к середине стиха вдруг озаряло – о чем это я – и последующие строки дописывались осмысленно. И как-то не укладывалось в голове: ведь пишу же из себя. Ведь долен же выражать то, что хочу сказать, а проявляется то, что хачу сказать только к концу произведения, большая часть которого написана бессознательно, по какому-то наитию.
И странное чувство приходило, когда возвращался к написанному: как будто и не мое, хотя до боли знакомое, как будто и не из своей головы я выудил эти мысли, и совсем не свои образы перенес на бумагу. Создавалось впечатление, что уже потом, прочтя, я сближался с этими идеями и на их основе уже строил новые представления об истине в данный момент.
Конечно, смешно говорить о том, что написанное с самого начала было совершенным по форме и по содержанию, это возникало постепенно, с опытом, но и по мере приобретения всего необходимого, наблюдая за творческим процессом, я стал обнаруживать, что мой приобретенный опыт и мастерство как бы и не являются соучастниками творческого процесса, что в высшие моменты вдохновения все личное спадает со стиха, как шелуха, и я просто подключаюсь к какому-то нечто, которое уже содержит в себе необходимую форму, и просто выявляю ее. И чем меньше личного оставалось, тем точнее и совершеннее совершалось проявление незримого. Было впечатление, что я становлюсь на время приемником, воспринимающим и записывающим устройством, и как раз в начале творческого пути, когда подстройка была несовершенна, стихи оказывались с максимальной личностной окраской, а их несовершенство было моим несовершенством.