», то есть не идеализируя и не канонизируя. Выйдя из вавилонского плена, плена легендарного, из «легендного образа» Пушкина:
Я знаю, век уж мой измерен,
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я.
«Увидимся» с поэтом, не смягчая образ поэта, лира которого освобождает душу от хлама и уносит ее в горные эфиры, «чтоб в просвещении стать с веком наравне». Не скрывая, не обходя молчанием и собственную Пушкиным оценку своей внешности как «безобразной», породившей в его земной юдоли комплекс неполноценности, включая «бесстыдно бешеных желаний» и обостренную ревность, ставшей косвенной причиной гибели.
Это о нем, литературной Вселенной, было сказано в те далекие библейские времена: «Когда Творец задумал сотворить человека, ангелы разделились на несколько групп: одни говорили Ему: «Не твори», а другие говорили: «Сотвори».
Милосердие сказало – создавай, потому что он творит милосердие.
Истина сказала – не создавай, потому что весь он – ложь.
Правда сказала – создавай, потому что он вершит справедливость.
Мир сказал – не создавай, потому что он – сплошные раздоры.
Посмотрим на «многопланового» Пушкина без апологии, но и без обвинительного акта. Как на Победителя со своим списком побед и как на Жертву со своим мартирологом, списком поражений и страданий.
Слова Победителя:
«И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в свой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал».
Слова Жертвы:
«Молва, быть может, не совсем права,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так разврата
Я долго был покорный ученик».
Если выйти за предела магического круга, созданного очаровательными произведениями поэта, то видятся два Пушкина. Пушкин – поэт и Пушкин – человек. И эти два Пушкина – не всегда составляли одно и то же лицо: человек и поэт в Пушкине – это две большие разницы. Нельзя смотреть на творчество Пушкина как непосредственную автобиографию.
Первым, кто вычеканил двойственный взгляд на Пушкина, оказался Гоголь: «Поэзия была для него святыней, точно какой – то храм. Не входил он неопрятный и неприбранный, ничего не вносил он туда необдуманного, опрометчивого из своей жизни. А между тем все там – история его самого». Гоголь подчеркивает, что само творчество не отражает духовную жизнь Пушкина.