– Ты ешь все.
– Протестую! Я не ем, например, камни. И к древесине испытываю вполне понятную неприязнь. Вот, скажем, будь я жуком… но я не жук. – В голосе оборотня послышалась обида на такую вселенскую несправедливость. – Поэтому вынужден добывать себе пропитание в поте лица, уговаривая добрых людей поделиться со мной тем немногим, что имеют.
– А как же аскеза? Ты же монах.
– Будда проповедовал срединный путь, а значит, и умеренность в аскезе. Клянусь своим хвостом, я и так предавался ей почти три часа! Так что собираюсь воздать хвалу его учению посредством этой птицы.
В доказательство своих слов он все же поставил на землю котел, вынул из него за ноги птицу, оказавшуюся жилистым петухом, и взмахнул ею в воздухе. Несколько разноцветных перьев медленно опустились на тропинку.
– Кочет. – Мия сморщилась. – Старый и вонючий.
– Увы. – Тануки развел лапами. Петух в его ладони печально обвис, протянув к земле наполовину ощипанные крылья. – Добрые крестьяне оказались не так щедры, как мечталось скромному монаху. Но я все же не стану отвергать их подаяние.
– Где птицу спер? – Мия отобрала тушку у оборотня и опустила обратно в котел, к уже имевшемуся там рису и листьям нори.
– Недалеко. – Тануки чуть ослабил завязки и опустил шляпу на загривок, так, что взгляду Мии открылась его широкая усатая морда. – Там еще осталось. Я взял самого старого, ему все равно судьба была в суп. Буду есть и плакать, вспоминая свое милосердие. Не надо так на меня хмуриться, я не был в деревне. Где живу – не гажу.
– Дурачок! – Мия обняла оборотня, уткнулась носом в мохнатую макушку и вдохнула резкий звериный запах. – Тебя столько не было. Я волновалась.
– Да что со мной случится, девочка? – Голос тануки растроганно дрогнул. – Погулял, посмотрел мир. Нигде нет лучше места, чем наши родные горы. Ну-ну, не будем плакать и обниматься на дороге, Мия-сан. Пойдем-ка в храм. Надо успеть развести костер, пока совсем не стемнело. Я и вправду голоден, как сотня голодных демонов гаки.
Болезненно ныли и нарывали укусы на руках и ногах, а еще отчего-то стало жарко, несмотря на вечер и холодное дыхание зимы со стороны гор. В ушах звенело, словно сейчас лето и цикады завели свою несмолкаемую песню.
Лето… и правда, лето – жара, цикады…
Он покачнулся и оперся рукой о скалу. На сером камне остался темно-красный след.