– Ну а этот Джон, как его, Гордон. – Гордон решил вдруг вернуться к предложенному мной формату, одновременно пародируя его – он как, прошел все эти ваши детекторы лжи, процессоры правды?
– В том то и дело, что да! И это еще больше все усложнило.
– В смысле? – Гордон вышел из роли.
– Его показания слишком искренние. А это бывает…
– Подождите, – он останавливает меня. – Дайте, я отгадаю. У фанатиков и душевнобольных, так?
– Примерно.
– Следовательно, банальным преступником меня все-таки не считают. Польщен, конечно.
– Триста лет назад сидящий на моем месте ответил бы вам что-то вроде: «здесь вопросы задаю только я».
– Ах, так мы уже поменялись местами? – усмехнулся Гордон. – Хорошо, задавайте.
– Зачем вы стерли записи с первой планеты, Гордон?
– Я дал слово ничего не говорить на эту тему. А ваши датчики подтвердили, что это действительно так?
– То есть вы даете понять, что стерли не вы?
– Всё! – он показывает руками крест-накрест, больше ни слова.
– Ладно. – Я встаю, начинаю ходить возле своего стола. – Вы хотите человеческого разговора? Уже месяц как, да? Как вы думаете, почему полеты в состоянии анабиоза, начавшись с вас, на вас и закончились?
– Вы же сами говорили о новой телеологии, смене цивилизационной парадигмы.
– Всё несколько проще, Гордон. Эксперименты показали, в половине случаев вышедшие из анабиоза становятся другими. То есть, у нас есть основания подозревать, что Джон Гордон на самом деле не есть Джон Гордон. А это как раз тот самый, второй, худший по сравнению с выскобленным до первозданной белизны сознанием и подсознанием астронавта случай. И это куда серьезнее вашего фанатизма или же психического заболевания… Да, конечно, в вас живет тот поразивший вас когда-то запах сирени после дождя, пусть вы давным-давно забыли его. А стыд за то, что отняли игрушку у крупного, рослого, но совершенно беспомощного мальчика. Вы же знали тогда, что не получите отпора. Но та история с юной Линдой почему-то совсем вас не мучает, хотя должна бы, и вы помните о ней в подробностях даже, но так, формально. Такие вот формальные угрызения совести, да? А голограмма кинозвезды, что вы однажды увидели у отца в кабинете, предопределила ваши сексуальные пристрастия. Она-она. А не то, что вы всегда считали. Вы по-прежнему любите картофель, обжаренный в оливковом масле, пусть давно уже забыли его вкус. Тонкокожий картофель с кусочками сыра и бокалом красного.