в руку, я подумал: «Миссия выполнена. Больше я никогда сюда не вернусь». Тем не менее, когда мы добрались до гостиницы, Дон посмотрел на меня и сказал:
– Ты должен вернуть эту медаль.
– О чем ты говоришь? – возмутился я. – Я ее заработал.
– Ты не уложился в квалификационное время на велоэтапе. Если ты ее оставишь, то никогда не сможешь жить в мире с самим собой.
– Ты больной на голову, – сказал я.
Но на следующее утро мне стало ясно, что Дон был прав. Я отправился к директору гонки Шэррон Эклз и отдал ей медаль. Ее глаза наполнились слезами.
– Ах, Джон, – сказала она, – если кто-нибудь заслуживает этой медали, так это ты!
– Но я не заработал ее, Шэррон, – возразил я. – Когда я ее заработаю, то можете мне поверить, ни за что не выпущу ее из рук. А пока вы должны ее забрать.
Она неохотно взяла медаль. Однако семечко было посажено. Я знал, что вопрос не в том, «если», а в том, «когда» медаль финишера достанется мне в полном соответствии с правилами.
Годом позже я вернулся в Кону. На этот раз я приехал с новым, облегченным хендсайклом, и результат оправдал все затраты. Тысяча девятьсот девяносто седьмой год стал первым годом, когда в программу была официально включена категория колясочников. Кроме меня, на соревнования в Коне квалифицировались еще два колясочника. Теперь мне нужно было не только завершить каждый этап в отведенное время, но и опередить других парней. Моя цель заключалась не в том, чтобы стать вторым спортсменом-колясочником, финишировавшим на гавайском Ironman. Я решительно намеревался оказаться первым.
Через 12 часов и 21 минуту после выстрела стартовой пушки я пересек линию финиша, уложившись во все квалификационные лимиты и, наконец, заработал медаль финишера. Другие двое колясочников остались далеко позади меня. Я достиг цели, которую поставил перед собой тремя годами ранее. В тот вечер я в изнеможении упал на кровать, которую мы делили с моим братом Доном. Я лежал там, размышляя о том, что произошло. Я стал «железным человеком». Я покорил самую трудную из всех мыслимых гонок на выносливость. Пусть на это у меня ушло три попытки, но я не опустил руки и не сдался. Теперь я имел право считать себя равным любому другому спортсмену на свете.
– Эй, Дон! – окликнул я брата в темноте.
– Что, Джон? – отозвался Дон усталым и раздраженным тоном.