28 марта 1939 года войска Франко вошли в Мадрид.
* * *
Франция их не жаловала гостеприимством. В беженцах видели угрозу распространения революционных идей и не церемонились с ними. Новое пристанище скорее напоминало резервацию, где царили нищета, болезни и безысходность.
Сесар стоял, опираясь на столб, вбитый в землю, один из опорных, держащих на себе своды шатра-палатки. Через пол, застланный листами фанеры, просачивался холод. Ткань шатра была плотной, но спасала только от ветра.
Сильвия закашлялась, беспомощно кутаясь в старенький, местами прохудившийся клетчатый плед. События последнего месяца подкосили ее и внутренне, и внешне. Смуглая кожа обветрилась, на лбу пролегла глубокая морщина. Волосы спутались, глаза впали и выцвели.
Сесар смотрел на жену, и жалость сжимала его сердце. Она увядала прямо на глазах, а он был чудовищно бессилен.
– Не переживай, Сесар, – словно прочла его мысли Сильвия, – Я ничего. Мне уже лучше.
Она попробовала улыбнуться, но зашлась в безжалостном приступе кашля.
Терпение иссякло, Сесар распахнул тряпичную дверь-створку. Небо хмурилось; капал легкий дождь; поднимался северный ветер. Он поспешил к границе резервации, которая охранялась французами, словно люди, обитавшие здесь, были не жертвами судьбы, а преступниками. У проволочного забора испанец окликнул одного из солдат:
– Послушай, дай мне выйти, я прошу тебя.
– Не положено.
– Хорошо, тогда помоги мне. Раздобудь лекарств. У моей жены лихорадка. Она очень плоха. Вот деньги, – он протянул солдату несколько скомканных банкнот. – Это все, что у меня есть.
Денег действительно было немного. Беженцам запрещалось не только покидать пределы резервации, но и работать.
– Не положено, – настоятельно произнес солдат.
– Да человек ты или нет, черт возьми?! – отчаяние сквозило в его голосе, в его полных боли глазах. – Человек умирает, а ты отказываешься протянуть руку помощи! Или мои деньги чем-то отличаются от других? Или сумма ничтожно мала?
– Дело не в деньгах. Лекарств нет, достать их негде. Что я могу?
Спустя полминуты Сесар разочарованно повернулся и побрел прочь.
Шли часы. Сесар сидел на простом деревянном стуле прямо посреди резервации, в пронзительной тишине, нарушаемой свистом северного ветра и редкими отдаленными голосами. Сзади незаметно подошел мрачный Хорхе.