Не смех, а явно злость. Какими чудесами?
Через какое колдовство
Нелепость обо мне все в голос повторяют!
И для иных как словно торжество,
Другие будто сострадают…
О! если б кто в людей проник:
Что хуже в них? душа или язык?
Чье это сочиненье?
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют —
И вот общественное мненье!
12 марта 1818 года судьба Грибоедова переменилась: он назначен секретарем персидской дипломатической миссии в Тегеран. Отказаться от этого «почетного назначения» было нельзя – это род ссылки, и 28 августа Грибоедов покинул столицу. Его томят мрачные предчувствия, он вспоминает Александра Македонского, который на возвратном пути из Азии скончался. «может, и соименного ему секретаря посольства та же участь ожидает», – пишет он С. Н. Бегичеву. Эти горькие признания человека гордого, не склонного к откровенности, к унынию поражают какой-то безысходностью: «Прощай, мой друг, сейчас опять в дорогу, и от этого беспрестанного противувольного движения в коляске есть от чего с ума сойти!» Он едет к месту новой службы как в ссылку, оставляя позади столицу, театр, друзей, поэзию…
По пути на Кавказ Грибоедов заехал в Москву повидать мать и сестру. Москва не удовлетворила его: «В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему. Прежде там любили музыку, нынче она в пренебрежении; ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному…» Позже, в «Горе от ума», такое же разочарование переживает Чацкий:
Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался – успел, а тот дал промах.
Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах.
Меньше чем через месяц Грибоедов уже на Кавказе. Он всматривался в окружающее придирчиво – знакомился со своим новым жилищем. Сетовал, что, никогда не собираясь служить на Востоке, мало знает об истории этого древнего края. Патриархальные восточные обычаи, которые он здесь наблюдал, превращались в его поэтическом воображении в живые картины древности – он как бы путешествовал во времени. «Беседа наша продолжалась далеко за полночь, – описывал он прием, оказанный персами русским послам в Эривани. – Разгоряченный тем, что видел и проглотил, я перенесся за двести лет назад в нашу родину. Хозяин представился мне в виде добродушного москвитянина, угощающего приезжих из немцев, фарраши – его домочадцами, сам я – Олеарий». Грибоедов размышлял об истории, он задумал трагедию «Серчак и Итляр» – о времени Святополка Изяславича, упомянутого в «Слове о полку Игореве», зачитывался летописями, делал выписки, увлекался описанием жизни Петра I, великого преобразователя России.