– Я скоро вернусь, Соаз!
Схожу-ка я пока поиграть в гольф, тем более что клюшка и мячи с собой. Я единственный из всех врачей мира ненавижу гольф. Не хвастаюсь, какое там, из-за этого меня, чего доброго, могли бы выкинуть из совета нашей профессиональной ассоциации. Но я не понимаю, почему коллегам нравится портить себе спину и приобретать воспаление плечевого и локтевого суставов. Кроме того, эта извращенная игра, на радость кардиологам, провоцирует инфаркты. Единственное преимущество гольфа – помогает разрядиться, сбросить напряжение. Сейчас здесь, на прибрежных скалах, кроме меня, никого – могу лупить по мячу изо всех сил.
Возвращаюсь в кафе к следующему рейсу Шарю взглядом по набережной. Лоик, которого ты всегда называла «нашим красавчиком-мясником», пьет у стойки кофе. Он замечает лишние часы у меня на руке.
– Хочу подарить Сириану часы отца Лу, – объясняю я ему.
Мы с Лоиком протирали штаны за одной партой. Он поднимает чашку:
– За все в порядке!
Так на Груа всегда: не сентиментальщина, а чувство, не болтовня, а действие, не одиночество, а солидарность. Здесь, между небом и водой и между рождением и смертью, выходят в море, любят, ловят рыбу, сражаются… Прямо передо мной останавливается зеленая машина Маэль, из нее вылезает Сара, видит меня, и лицо ее светлеет.
– Я искала тебя, хотела попрощаться, так боялась тебя упустить, звонила раз двадцать. Знаешь, эта прямоугольная штука в кармане называется «телефон», и, когда он звонит, надо сказать «алло!».
Заказываю два фужера шампанского. Ничего не поделаешь, твоей любимой марки тут нет. Однажды во время какого-то праздника, где гостям наливали «Дом Периньон», ты, изображая из себя милую невинную девочку, спросила: «А не найдется ли у вас “Блан де нуар” от Мерсье?» Мне показалось, что сомелье сейчас хватит удар.
Сара замечает в кафе свою подругу детства Мораг и машет ей рукой, потом, не обращая внимания на синеву у меня под глазами, со мной чокается.
Покоренные ею, но не знающие, что она моя дочь, туристы испепеляют меня взглядами.
– У меня есть для тебя подарок, – говорю я, сую руку в карман и достаю твое ожерелье. Выпускаю его. Жемчуга ручейком льются на скатерть. Сара улыбается. На любой другой молодой женщине они были бы неуместны, Сара в них будет ослепительна. Я счастлив тем, что дарю нашей дочери здесь, посреди рыболовецких судов и яхт, посреди предотъездного шума, это колье, которое передается в вашей семье от поколения к поколению. Одна из твоих прапрабабок хотела, чтобы ее в этом ожерелье похоронили, но семейный совет отказался исполнить ее последнюю волю.