Морин обняла ее за плечи и привлекла дочь к себе, но сама она дрожала всем телом.
– Ш-шш, все будет в порядке, – тихо прошептала Энди, хотя ей самой было непонятно, почему она это сказала, если было ясно, что все плохо. – Дети уже знают?
– Да. Они очень расстроены. Я обещала отвезти их к Кэрол, когда ты приедешь домой.
– Разумеется. – Энди обернулась в прихожую, услышав шаги детей, спускавшихся по лестнице.
– Ох, мама, – всхлипнула Алайна, пробежавшая мимо брата, чтобы первой успеть к Энди. – Это ужасно. Бедная бабушка Кэрол, ей будет так не хватать его!
Крепко обняв малышку, Энди протянула Люку другую руку. Теперь он был выше ее ростом, со спортивной фигурой; он становился настолько похожим на отца в своей внешности и манерах, что иногда у нее перехватывало дыхание. Единственной чертой сходства с матерью были густые и кудрявые темные волосы.
– С тобой все в порядке? – тихо спросила она, когда он обвил руками ее и Алайну.
Люк кивнул, но она догадалась, что он плакал.
– Папа уже в пути, – сказала Алайна, подняв голову. Она представила себе Мартина, с такими же поразительными ярко-голубыми глазами, темными ресницами и чарующей улыбкой. У нее даже были такие же спутанные светлые волосы, и они доходили до середины спины, в то время как волосы ее отца редко доходили до воротничка рубашки.
– Вы говорили с ним? – спросила Энди.
– Еще нет, – ответил Люк и повернулся обнять бабушку в своей обычной манере никого не оставлять обойденным вниманием. – Думаю, он позвонит, когда приземлится в Хитроу.
– Вы знаете, откуда он прилетает?
– Кажется, с Кипра. Там он был вчера, по пути из Бейрута.
Ну конечно. Бейрут, Дамаск или Каир, – он везде, куда клиенты посылают его для установки непревзойденной системы безопасности.
– Я приготовлю чай, – сказала Морин, повернувшись к чайнику. – Наверное, у тебя был трудный день…
– Все замечательно, – перебила Энди, достала новый лифчик Алайны из сумочки и вручила его дочери. Теперь ничто на свете не заставило бы ее рассказать матери о Софи Монро. Если повезет, то Софи найдется до того, как дело будет предано огласке, и Морин не придется жить с напоминанием о том, каково ей было после исчезновения ее собственной дочери.
Той дочери, о которой ее мать по-прежнему думала каждый день, видела ее в автобусах, переходящей через улицу или играющей с детьми в парке, потому что она сама когда-то тоже делала это; той дочери, которая, во исполнение их тайных молитв, однажды могла чудесным образом вернуться, войти в дверь и снова наполнить их жизнь смыслом.