– А сбитень-то и вправду хорош.
Спасибо за совет, братец.
И, похлопав совершенно сбитого с
толку Петра по плечу, полковник степенно двинулся дальше, в
направлении Исааковской площади.
- Вот вы везунчик, вашблагородие, –
выдохнул конопатый лавочник, сдвинув в изумлении картуз на
затылок.
- Чего ж везунчик? – удивился
Петр.
- Это же сам полковник Вернер,
помощник начальника Секретной канцелярии. Говорят, перед ним полные
генералы на задних лапках ходят, – понизил голос конопатый. – А вы
ему, извиняюсь, такие: «не ваше, дескать, собачье дело». Вот я и
говорю, везунчик.
Петр уставился вслед полковнику.
Может, и правда: везунчик? Вот и генерал Татищев также сказал…
Возле кабинета 144 Петр оказался за
десять минут до назначенного срока. Табличка на дверях сообщала,
что тут располагается некий капитан Гурьев В.К., что Петру ни о чём
не говорило. Кабинет находился на престижном втором этаже, однако
кожа на диванах и стульях в комнате ожидания была потерта, из чего
Петр заключил, что здесь, как правило, полно посетителей. Сейчас
кроме него аудиенции дожидался только сухощавый штаб-ротмистр с
нездоровым, землистого цвета лицом. Штаб-ротмистр сидел на самом
краешке стула и нервно пристукивал ногой – привычка, которую
Белоусов не переносил. Похоже, его чувства разделял и немолодой
прапорщик–секретарь. Он постоянно поднимал глаза от лежащих перед
ним документов и выразительно посматривал на штаб-ротмистра. Но
тот, погруженный в какие-то собственные переживания, взглядов не
замечал. Прапорщик с осуждением качал головой, поджимал губы, да
все без толку.
Ровно в двенадцать тридцать секретарь
в очередной раз отвлекся от чтения.
- Подпоручик Белоусов? – спросил он
так громко и торжественно, словно перед ним был битком набитый зал,
а не два человека.
- Здесь. – Петр встал.
Прапорщик придирчиво осмотрел
молодого человека и милостиво провозгласил:
- Его высокоблагородие готов вас
принять. Проходите.
Штаб-ротмистр завозился на своем
стуле и еще быстрее застучал каблуком. Прапорщик с негодованием
уставился на него.
Гурьев В.К. оказался простяцкого вида
мужичиной лет сорока–сорока пяти на вид. Огромный, кряжистый, он
выглядел совершенно неуместно за строгим письменным столом, пусть
тот, под стать владельцу, и был размером с провинциальный
космодром.