Надя резко повернула к ней голову и прохрипела:
– Ненавижу! Я вас ненавижу! Какая же вы…
– Не смей меня оскорблять, деревенщина. Не на ту напала, я тебя уничтожу, если услышу…
Сил не было терпеть адскую боль, и Надя громко закричала, падая коленями на пол. Низ живота сильно сжимало, как будто ножом вырезали внутренности. Никогда еще такого с ней не было. Девушка стала правильно дышать, стараясь успокоиться. Из глаз текли слезы, которые она глотала.
– Что же… так даже лучше.
– Боженька все видит, ждите бумеранга, – прохрипела Надежда. – И заберите свои поганые деньги! Или я их сожгу…
– Соплячка, даже в этом поступаешь, как гусыня. Таких-то денег отродясь не видела. Не ты их заработала, чтобы сжечь. Деревенщина, – процедила женщина и, положив деньги в сумочку, пошла к выходу из палаты.
У двери она повернулась и снисходительно сказала:
– Между прочим, мой сын уже месяц тебе изменял. Не был он ни в какой командировке. И скоро у него будет свадьба с достойной женщиной, так что надеюсь, ты не будешь унижаться и просить тебя пожалеть.
Надежда закрыла глаза, дыша через нос, а потом громко сказала:
– Не дождетесь!
Наталья Александровна самодовольно усмехнулась и вышла из палаты. Как только мать Данилы вышла, Надежда легла боком на пол и громко разрыдалась, чувствуя между ног вязкую влажность. Закричав от невыносимой утраты, она в последней надежде обхватила свой живот, шепча сквозь горькие слезы тихие слова: «Не умирай, маленькая, пожалуйста, не умирай».