Койл добрался до припаркованного неподалёку «остина»[46] и присел на корточки возле него. Лобовое стекло разлетелось вдребезги, но осколки посыпались внутрь машины, не причинив вреда. У него оставалось три патрона. Он подумал о том, чтобы перезарядить револьвер, но услышал скрежет трансмиссии и рычание двигателя.
Они готовились удрать.
Койл встал и, держа «Смит-и-Вессон» обеими руками, выпустил оставшиеся пули в быстро удалявшийся автомобиль. Заднее стекло исчезло, превратившись в блистающий дождь ярких осколков, и искры полетели от корпуса, но машина продолжила ехать, почти не отклонившись от прямой. Койл не попал в водителя.
Стоит ли погнаться следом?
Нет, они идиоты. Он их засёк, они засекли его; инструкция предписывала бросать притворство и спасаться бегством. Нужно выжить, чтобы сразиться в другой день. Единственным ущербом было бы то, что Койл узнал наверняка о существовании оппонентов, – и они подтвердили его подозрения, начав пальбу. Любители.
Он перезарядил револьвер на ходу и поднял взгляд, лишь приблизившись к Гибсону.
Его напарник стоял, держа пистолет в ослабевшей руке, и смотрел на свой живот, на котором быстро распускался алый цветок.
– Ох, господи, нет. – Койл в три прыжка оказался возле Гибсона – как раз вовремя, чтобы подхватить его и не дать упасть на тротуар.
Агент из МИ-5 умер ещё до того, как его подняли наверх. Пуля задела что-то важное, и, судя по тому, как его кожа утратила цвет и померкли глаза, Ватсон понял, что произошло обширное внутреннее кровотечение. «Возможно, так лучше», – подумал доктор. Он видел слишком много медленных смертей от проникающих ранений брюшной полости за то время, что провёл на фронте. Такие ранения могли отнять жизнь быстро и легко или заставить страдать на каждом шагу по пути к окончательному забвению. Ватсон знал, что предпочёл бы сам.
Ватсон, Койл, привратник Мейсон и Черчилль – все в какой-то степени забрызганные кровью Гибсона, стояли в молчании, ожидая воскрешения Лазаря, коему не суждено было случиться.
Ватсон опасливо взглянул на Койла – лицо у ирландца было напряжённое, словно высеченное из гранита, а дышал он быстро и неглубоко. Дурной знак. Ирландец уже вычислял, как отделить свою скорбь, запечатать её на потом, и творил внутри себя тот конфликт, какой Ватсон последние шесть месяцев пытался разрешить, обучая солдат сносить невыносимое.