Вместо ответа, Катерина тихонько вздохнула.
– По-моему, вы могли бы подыскать себе кого-нибудь получше младшего братца, моего зятя. – Зрачки у Стэнхоуп сужаются, как у змеи.
– По-моему, вы ошибаетесь, – мягко возразила Катерина. – Здесь много сплетничают, а среди сплетен мало правды.
– Всем все известно, – прошипела Стэнхоуп, и глаза у нее сверкнули. – И королю тоже!!! – Последнюю фразу она как будто окончила несколькими восклицательными знаками. – Вот почему Томаса отсылают.
– Неужели? – спросила Катерина, как будто слышала всего лишь очередную сплетню. Она приказала себе сохранять спокойствие. Значит, это правда. Стэнхоуп наверняка все известно; нет человека ближе к королю, чем ее муж.
– Королю не нравится то, что здесь происходит, – заявила Анна Стэнхоуп.
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – ответила Катерина. Что еще знает Стэнхоуп? Известны ли ей намерения короля? По лицу Стэнхоуп об этом невозможно догадаться. С другой стороны, если бы Стэнхоуп знала, что король собирается сделать ее своей любовницей, она бы постаралась подольститься к ней. Кому-кому, а ей прекрасно известно, как играть в придворные игры, как оказывать услуги нужным людям.
– Умница Катерина Парр изображает из себя дурочку. – Стэнхоуп криво улыбнулась. – Совсем на вас не похоже!
Катерина чувствовала, как в ней закипает гнев. Она заставила себя благосклонно улыбнуться:
– Вы завтра тоже поплывете на барке леди Марии? – Она прекрасно знала, что Стэнхоуп не поплывет на барке; она сама составляла список придворных дам, которые будут сопровождать старшую дочь короля. Ей немного стыдно опускаться на уровень Стэнхоуп, но очень хотелось уколоть ее хоть чем-то.
– Может быть, – ответила Стэнхоуп.
– Значит, мы увидимся, – улыбнулась Катерина.
– Но… возможно, я поеду на день позже… Дела.
– Всего доброго, графиня…
Катерина кивнула и не спеша отошла прочь. Хотя ей очень хотелось бежать, женщина заставила себя идти медленно и степенно: вот она спустилась во двор, направилась в свою комнату. Хорошо, что там никого нет. Она сняла тяжелый чепец, расшнуровала лиф платья и бросилась на кровать. Наконец-то она могла дать волю слезам. Она рыдала громко, со всхлипами. Мысль о том, что Томас уедет, для нее была невыносима; она как яд отравляла кровь. Будет ли она когда-нибудь прежней?