– Ну что уж мы так разволновались, – приговаривала Ольга, обращаясь к отечному типу, как к капризничающему ребенку. – Ну никто ведь не хочет нас обидеть. Никто-никто.
– Нет! – вскрикнул он, заслышав Ольгу. – Никакие не никто-никто, а все-все-все. И Винни-Пух тоже. – Писатель добродушно усмехнулся собственной шутке, но тут же вновь помрачнел. – Все хотят что-то получить с меня на халяву. Интервью – задарма, автограф – на шару, всё сволочам – free.
А может, я не хочу? Может, я, как Тюч… как Чуть… Тютчев – «Молчи, скрывайся и таи»… и это… как там дальше?..
Язык у писателя заплетался сильнее, чем у Ольги.
– Нет-нет-нет, – продолжала меж тем гнуть свою линию Ольга, глядя на него с тем особенным сочувствием, с которым смотрят на душевнобольных. – Надо просто сразу сказать людям, что сначала забашляйте. Нам вот сейчас хочется водочки, правильно?
– Да, вот хочется. Афтару хочется йаду. Немедленно!
– Ну и пожалуйста. – Она указала на рюмку, которую уже успела поставить на стол. – Водочка за автограф, всё по-честному. Ой, у вас такой же телефончик, как у меня. И тоже зелененький.
В этот момент Ольга увидела Ксению и, старательно артикулируя, но при этом тихо, чтобы не услышал писатель, сказала ей:
– Сними.
Ксения не поняла, и Ольга достала из сумочки свой мобильный, показала его Ксении (но снова так, чтобы не привлечь внимание писателя) и громко прошептала:
– Сними нас. На видео!
Ксения кивнула и нацелила свой мобильник.
Ольга присела на стул справа от писателя и положила на стол перед собой сумочку и телефон.
Тип в темных очках взялся за рюмку, но, поскольку эта емкость была рюмкой лишь по форме, а объемом сошла бы за добрый фужер для вина и, главное, была для писателя явно лишней, он смог одолеть ее совсем не сразу. Произошло это в два захода следующим образом. Сначала он сделал глоток, отпив половину. После чего щеки его вдруг надулись, и одновременно с этим он конвульсивно дернулся, словно кто-то невидимый резко взял его за грудки. Стоявший сбоку от этого фрукта Данила увидел, как за темными очками выпучились его мелкие глазки. Писатель замер. В течение нескольких секунд его плоское лицо было похоже на бубен, как бы выдавленный изнутри вскипевшим содержимым духовного мира прозаика. Затем щеки его сдулись, а глазки вернулись в орбиты. Было ясно, что сдержать у последнего порога рвотный позыв стоило беллетристу Кутыкину немалого напряжения.