Иными словами, славянский язык и славянский этнос – вполне самобытное и уникальное историческое явление, с собственными корнями, уходящими в непроницаемую тьму времен. В известном смысле говорить о появлении или возникновении славянства можно лишь условно. История – бездонный колодец; напрасны наши попытки зачерпнуть с самого его дна. Мы даже вряд ли способны представить себе, что означает понятие «начало» по отношению к такому сложному процессу, как самоопределение этноса и его языка; образ вавилонского разделения языков и народов – по-прежнему едва ли не высшее наше достижение в этой области знания. Одинаково нелепо утверждать, что славяне «были всегда» или что они «появились тогда-то». Для историка вопрос начальной славянской истории заключается, собственно, не в том, когда она началась, а в том, откуда мы можем ее начать, исходя из имеющихся на сей день исторических, археологических, антропологических и лингвистических данных.
История застает славян в Европе в числе других индоевропейских племен, которые на рубеже 4–5-го тысячелетий до н. э. заселили эти древние земли, хранящие в своих недрах человеческие останки и предметы быта многих эпох и культур.
Первоначально индоевропейцы теснились на европейских окраинах – в Испании и на Балканах, в степях между Волгой и Доном. Жили оседло, мотыжили землю, разводили скот, охотились… Все изменилось, когда в конце 4-го – начале 3-го тысячелетия до н. э. они изобрели колесо. С этого времени их взоры обратились на север – туда, где за голубой каймой бескрайних лесов лежали неизведанные земли. Возможно, именно тогда стали складываться легенды о стране «блаженных гипербореев», в которой жизнь протекает счастливо и привольно…
Отправиться на поиски новых мест обитания было в ту эпоху делом далеко не обыденным. Это означало не только подвергнуться всевозможным лишениям в пути и подставить свою грудь под копья и стрелы разъяренных вторжением туземцев. Чужая земля таила в себе гораздо большую опасность. В ней гнездились враждебные духи и боги, грозившие погубить любого пришельца, который осмелился бы переступить границу своей общины, охраняемую духами предков-покровителей. Изгнать или умилостивить иноплеменные божества было неизмеримо труднее, чем одолеть сопротивление чужаков. Сознание людей, которые в ту эпоху отваживались сняться с насиженных мест, можно без преувеличения назвать героическим – они бросали вызов земле и небу, людям и богам.