На десятый день пребывания в Мармарисе мужчина лежал, как обычно, под навесом у моря. Жена его задержалась у маникюрши. Завтра они уезжали.
– Разрешите, я возьму соседний? – справа возник женский голос. Мужчина ответил на чистом русском «пожалуйста», и снова закрыл глаза.
Он лежал и представлял, как уже через день снова будет брести по промозглым рижским улицам, с утра звонить на работу, выходить из дома и делать вид, что спешит по делам, которых на самом деле нет, придумывать их в надежде на новый заработок и оставаться ни с чем. Он приехал в Турцию на деньги жены, как уже ездил не раз и в разные места и как уже привык жить, не признаваясь себе в этом и избегая примириться с подобным положением вещей, но с каждым днем все сильнее и безвозвратней укрепляясь в этом положении. Он понимал, что вряд ли уже что-то изменит в свои пятьдесят лет и потому сейчас вдруг, в этой поездке, заговорил на родном языке жены, чего никогда и нарочно не делал дома, оставляя за собой это последнее право. Теперь он уже совсем разуверился в ценности любого права и ни на что уже не посягал. Здесь он не хотел, чтобы любопытные понимали их с женой разговор или начинали завязываться ненужные отпускные знакомства, но уже знал, что, вернувшись, заговорит по-латышски, – в конце концов, что у него общего с этими приехавшими из России людьми, которых он наблюдал каждый день в ресторане и на пляже уносящими в номера коньяк, слишком развязными и шумными в обращении?
Он устал быть везде чужим, и ему уже было все безразлично; все, кроме того, что ему тепло и приятно лежать у синего моря и чувствовать, как полуденный бриз овевает его спокойно дышащее, засыпающее тело.
Мы все добровольные пленницы своих грез
Жорж. Клод Бонуар «Корабль Любви»
Поезд «Киров – Москва» наконец отправлялся. Заклацали откидываемые полки плацкарта, полетела пыль со спускаемых вниз матрацев, зашумели отъезжающие. Было около десяти вечера последнего августовского дня. Вагон был полон людей, возвращавшихся из отпусков и с каникул, еще пребывающих в эйфорическом состоянии совершенной свободы и уже торопящихся вернуться к своим вседневным заботам.
Таня Сильцева, молодая красивая девушка двадцати лет, уставшая и счастливая, сидела у окна и, задрав занавеску, смотрела на провожавших ее дядю и тетю, медленно уплывающих вдаль вместе с перроном. Она последний раз махнула им рукой и, когда поезд совсем уже набрал скорость, вдруг почувствовала, что ей смертельно хочется спать, несмотря на ранний час. Таня еще пробовала читать какой-то роман, который сунула ей впопыхах в дорогу тетя, но веки упрямо слипались, и она тщетно пыталась уловить смысл прочитанного. Тогда она отложила книжку, вытянулась на постели и, забыв даже про яркий свет, горевший прямо над головой, стала засыпать.