Не будем вдаваться в подробности, что испытал Павел Аркадьевич, когда приземлился в любимое кресло. Скажем только одно: его ожидания были оправданы. Он провёл рукой по своим усам (а усы, скажу я вам, были внушительные), открыл книгу (библиотека, кстати, как и усы, была так же внушительной в его кабинете), и устроился поудобней.
Я прошу прощения, мой читатель, за то, что я сам прерываю повествование своими, так сказать, замечаниями. В процессе я постараюсь делать их как можно меньше. Обещаю! Просто я никак не могу взять в голову, как можно ещё удобней расположиться в этом кресле?! Видели бы его вы воочию, то вам несомненно было бы понятно моё негодование. Ну, ладно! Снова я отвлекаюсь и отвлекаю вас. Что поделаешь… Настало время отвлечься и Павлу Аркадьевичу.
– Деда! – послышался детский голос из-за двери.
– Да, мой ангелочек.
– Ты здесь? – спросил тот же голос.
Дверца, едва скрипнув, приоткрылась. Маленькая девичья головка с почти ангельским лицом (говорю «почти», мой читатель, так как ангелов не видел. Возможно, они менее красивы, чем это прелестное дитя) просунулась в кабинет.
– Для тебя я здесь, моя хорошая, но для всех остальных меня нет.
– Почему?
Девочка надула губки и направилась к Павлу Аркадьевичу. Её большие глазки, будто два чайных блюдечка, неотрывно следили за нашим пожилым партизаном.
– Я от них спрятался, Оленька.
– И от меня, деда? – спросила Оленька, присаживаясь к нему на колени.
Она это сделала изящно и непринуждённо, так как коленки Павла Аркадьевича были излюбленным местом для юной Оленьки. Она любила сидеть у деда на коленках так сильно, как сильно дед любил сидеть на своём кресле в кабинете. Это безмерная любовь, чтобы вы понимали…
– Нет, конечно. – шёпотом ответил Павел Аркадьевич. – Погоди, дорогая, я прикрою дверку, чтобы нам никто не мешал.
Павел Аркадьевич аккуратно снял Оленьку с колен (совсем не отдохнувших, кстати) и, пробираясь бесшумных шагом, затворил дверь. Оленька захлопала в ладошки и засмеялась своим детским, словно шёпот весенних листьев, голосом.
– Тссс! – в деланном испуге зашипел Павел Аркадьевич, чем вызвал новое пришествие смеха. – Давай, забирайся обратно.
Оленька, как ты уже наверняка смог догадаться, мой читатель, приходилась внучкой Павлу Аркадьевичу. Она – обворожительная девчушка, с тёмными вьющимися волосами, большими глазами-блюдцами, ямочками на пухлых щёчках и ещё огромной кучей всяческих достоинств и великолепных эпитетов, совсем не стесняясь своего возраста (а ей уже 7!), ловко запрыгнула обратно к деду на колени, где могла просиживать часами, как просиживает возле огня замёрзший путник.