Я сказал, что буду изучать все это, и мы расстались. Я призвал себе на помощь двух «док» – ответственного секретаря Кима Костенко и редактора рабочего отдела Виталия Ганюшкина, моего однокашника по университету, который он окончил на год позже меня. Ким, ткнувшись в папку, сразу же энергично закивал, сложив на свой особый манер губы: может быть, даже очень может быть. Для него, еще совсем недавно собкора на Украине, «чудесное превращение» знакомого лица не было неожиданностью.
– Но треба разжуваты, треба разжуваты… Тут ниточки знаешь куда ведут… – знакомым каждому советскому человеку движением головы он указал на потолок. Зная мой охотничий азарт, Ким догадывался, что этой своей ремаркой не остудит пыл, а, наоборот, только раззадорит меня, что и случилось.
Втроем, поочередно и вместе, мы только что не обнюхали каждый листок из папки Сахнина. Общий вывод: «Без балды». Сахнин, к которому после «Ларисы» мы относились не без легкой иронии, вдруг снова вырос в наших глазах.
Надо печатать. Надо идти к Юре.
И тут пора уже сказать о моем третьем по счету главном – Юре Воронове, – который сменил Аджубея и редакторствовал уже шестой год.
В «Комсомолке» еще помнили, что Воронова, как и Фалатова, нашел все тот же Шелепин. Только для этого ему не надо было ехать во Владимирскую область. Воронов в то время был редактором ленинградской «Смены», второй по значению после «Комсомолки» «молодежки», и на взгляд ветеранов «Комсомолки» не отличался ничем, кроме молодости. Когда Шелепин, послушав его выступление на областном активе в Питере, привез и неожиданно представил его оторопевшему Горюнову, ему было 25 лет, возраст по понятиям того времени совершенно несообразный с предназначенной ему должностью заместителя главного редактора. Это в то время, когда самому Аджубею, который мало того что блистал чуть ли не в каждом номере, был еще зятем Хрущева, уже было под тридцать и он был лишь членом редколлегии.
Не знаю, что там варилось «наверху», то есть в кабинете главного, куда меня вызывали лишь для поручений да втыков, но этаж был не в восторге, тем более что новичок не сделал ничего, ну ничегошеньки, чтобы обольстить капризный и своенравный даже в те колючие времена коллектив «Комсомолки». Он демонстрировал осторожность, а то и нерешительность при ведении номера – самый надежный способ восстановить против себя. Мямлил, когда вместо главного вел летучки. А главное, ничего не писал сам.