– А с Ромкой как же? – уточнил Саня.
– Ромку на лето хорошо бы в лагерь какой-нибудь, получше! – поделился мечтами Дима. – Я этим уже занимаюсь, у меня завязки со скаутами есть, из отряда «Полярное сияние».
– Это тоже наши, волнорезовские?
– Нет, прикинь – совсем по другой линии. Обычные скауты. Я с одним из них, Пашкой Артюховым, в музыкалке занимался, ну и пару раз ходил к ним. Нормальные ребята, Ромке с ними хорошо будет. Только надо с их скаут-мастером обсудить… ну, мозги погладить, наверное, придётся…
Саня тогда кивнул, а сам подумал: может, всё-таки права была Лиска в том споре? Может, булгаковский Филипп Филиппович – не такой уж дурак? Может, удушающие и улетающие ремни – не лучшее решение, и стоило всё же погладить зверовидному Александру Григорьевичу мозги? А вдруг получилось бы как с недавним Дурслем?
– Или всё-таки пожалеть Викторию Альбертовну? – задумчиво протянул Лёша. – Единственный сын, между прочим. Отпустить этого уродца и пронаблюдать…
– Гнилой гуманизм! – очень уж суровым голосом заявил Дима, и Саня сообразил: да они же с Лёшей заранее роли распределили и теперь разыгрывают спектакль. Слишком уж театрально оба звучали. Только Костя, наверное, этого не замечал. Когда сидишь, привязанный к высокому креслу, рядом светится жаровня, поблёскивают непонятные, и от того особенно страшные железки – как-то не до изучения оттенков чужих голосов.
– Вот скажи, Константин, – спросил Лёша. – А зачем тебе вообще вся эта ботва, с наркотиками. Ну чего тебе не хватало?
Саня подумал, что Костик вновь угрюмо промолчит, но тот вдруг вскинул голову и дёрнулся – видимо, пытаясь вырваться из воображаемых верёвок.
– Да потому что всё вокруг дерьмо! – выкрикнул он. – Все только и делают, что врут, предают! И мама тоже предательница! Знаете, где мой папка? В тюрьме! И это его мама туда засадила! У него бизнес был, и отжали, а мамке денег предложили, чтобы она какие-то папкины бумажки выкрала и им передала! А они с папкой ссорились тогда сильно, и она купилась! Отдала им эти документы, а они её тоже кинули! Я всё видел, мне тогда десять уже было! Она думала, я бестолковый ребёночек! А я всё знал!
– Что ж промолчал? – сурово поинтересовался Дима.
– Да кто бы меня слушать стал? – Костю прорвало, и долго сдерживаемые слёзы наконец хлынули. Саня вздрогнул. Когда недавно рыдал Макс, это было тяжело, но сейчас оказалось ещё хуже. Костина боль вдруг зацепила его, сделалась собственной болью. Это не как с волшебкой «цветок эмоций», когда просто видишь, что чувствует человек, изучаешь игру красок. Нет, сейчас уже не удавалось понять, где кончается Саня и где начинается Костя. Невидимые стенки, что разделяют людей, как-то истончились, продырявились, и хлестало сквозь них чужое горе.