У нас возле дома, в котором находилась прежняя
квартира, располагался храм. Так вот до чего умелый в нём был
звонарь. Я даже окна открывала, чтобы слышнее было, когда монах
поднимался на колокольную башню и прикасался к своему волшебному
инструменту.
И каждый раз, вглядываясь в тонкий тёмный силуэт,
раскачивающий тяжёлые колокола в сдержанном мистическом танце, я
думала о том, каким же даром нужно обладать, чтобы уметь извлекать
звуки, исполненные такого величия, заставляющие людей
останавливаться и прислушиваться к собственной
душе.
Вот и сейчас кожа покрылась знакомыми мурашками, а
чарующая мелодия подхватила сознание и понесла далеко-далеко,
успокаивая боль, возвращая покой.
Как будто ты стоишь у тайного
порога
И слышишь в тишине биенье сердца
Бога…
Кажется, я снова уснула. И видела самый странный в
своей жизни сон, больше походивший на
воспоминание.
В светлой, какой-то сияющей комнате, напомнившей мне
пустую яичную скорлупу изнутри, плакал маленький ребёнок. Сжавшись
в комок и пригнув светлую кудрявую голову к коленкам, малыш,
тихонько всхлипывал, подрагивая худыми плечиками.
И так сердце сжалось, глядя на него - такого
несчастного, одетого в странную белую... девчачью ночнушку? Так
захотелось забрать его горечь, утешить,
успокоить.
- Ты чего, маленький? - руки сами потянулись к
мальчишке, чтобы поднять, прижать к груди. - Что случилось? Я
помогу, мы всё обязательно исправим.
Тёплые руки доверчиво обвили шею, и он поднял мокрое
от слёз лицо. Боже мой, как же оно было похоже на лицо маленького
Костика. Перед глазами встало воспоминание того самого дня, когда
Лёва привёл меня к себе домой знакомиться с сыном. Те же пушистые
волосы, те же глаза, полные сострадания, а теперь - страдания, те
же мягкие ручки на моей шее.
- Бабуля, я боюсь. - носик жалостливо сморщился и
солёные градины снова покатились из глаз...
... моего внука?
Душа зазвенела. Ноги ослабели, и я присела на
невесть откуда взявшийся низкий детский стульчик, укачивая, обнимая
бережно и крепко, обмирая каждой клеткой от запаха волос этого
светлого ребёнка.
И я запела.
На город заснеженный ночь
опустилась,
И вдоль дороги зажгла фонари.
Зимнему городу лето приснилось,
Зимнему городу лето приснилось,
Скверик завьюженный спит до
зари...*
Слушала свой голос - и не узнавала. Мой, точно -
мой, но какой-то иной. Ошеломляющий, проникающий под кожу, как тот
самый колокольный перелив. И простенькая песня звучала волшебством,
плавно кружа голову, вместе с невидимыми пушистыми
снежинками.