– А как они узнают?
Дитрих тяжело вздохнул, поняв, что и этот диалектический спор, как он сам изволил выражаться, им проигран. Дитрих поднялся и скорбно оглядел на меня. Так доктор на утреннем обходе смотрит на безнадёжного больного.
–Ты хоть при других-то не болтай таких глупостей. Вообще-то я зашёл тебя предупредить. Двадцать первого в шесть утра отходит наш поезд. Ты проводишь меня?
Я лежал на постели, закинув руки за голову, и невозмутимо разглядывал этого феодала, будущего обладателя мраморного замка.
– Разве что взглядом, – хладнокровно ответил я. – Я буду жарить рождественского гуся к твоему приезду.
Неожиданно глаза Дитриха странно заблестели и увлажнились. Вот тогда я вправду перепугался, соскочил с постели и обнял его.
– Конечно же, я приду! – закричал я возмущённо. – Хоть я и в отпуске.
Дитрих двинулся к выходу. Уже в дверях он обернулся и снова скорбно посмотрел на меня. Я ждал каких– то тёплых слов, но услышал безнадёжное:
– Ты хоть инструкцию прочитай.
Я по-молодецки отдал ему честь и гаркнул что есть мочи, на манер прусского солдата:
– Слушаюсь, ваше благородие!!!
Дитрих вздрогнул. Родная беспомощная улыбка озарила его лицо. И тут же погасла. Малыш снова что-то вспомнил.
– Дубина! – Дитрих с размаху швырнул в меня моими брюками, подвернувшимися ему под руку. – Посмотри на часы! Какой ты разгильдяй, Ганс!
– На сегодня аудиенция окончена. Я не в силах… – начал было я.
– Что?! – возмущённо взвизгнул Дитрих. – Так ты соврал мне вчера?
Я окончательно перестал что-либо понимать.
– Соврал? – переспросил я. – О Господи!
Я вспомнил о брюнете, истинном немце, который не пускает меня на войну. Дитрих смотрел на меня так, что я не посмел признаться, что… Может, он забудет в дороге? Я с трудом поднялся и принялся одеваться. Почему я такое трепло?! Боже, уже почти восемь!
…В гараже войсковой части было, как всегда тихо, темно и уютно. Это мои владения. Рабочий инструмент поблёскивал, всё на своих местах. Красота!
– Где он? – Дитрих вертел головой, как птенец, силясь разглядеть хоть что-то во мраке гаража после щедрого июньского солнца.
В углу под брезентовым чехлом, смирно, как конь на привязи, стоял Отто. Я подошёл к нему и торжественно сдёрнул чехол. Отто сдержанно засверкал в полумраке вороной сталью.
– Отто – это мотоцикл! – ловко копируя манеру фюрера, объявил я. – Он -чистокровный немец и настоящий аристократ! В нём нет ни единой грязной, не породистой гайки! Вот он – истинный ариец!