«Что я говорю такое, - в ужасе орал ее внутренний голос, когда она поняла, что дразнит взрослого, незнакомого мужчину. - Это позор какой-то, это!..»
А потом было это.
Потом были несколько секунд оглушающей, сжигающей дотла страстной близости, и вкрадчивые нежные касания - такие, о каких влюбленная курьерша даже и помыслить не могла.
Да и никто в их фирме.
Руки Акулы, ладные, красивые, словно выточенные из слоновой кости, держали ее крепко, но, кажется, не умели причинять боль в принципе. Такие сильные, такие жесткие пальцы, они касались осторожно, вкрадчиво, даже если движения были порывисты и грубы.
Акула напал на нее; Лера на миг ощутила просто кипятковый шок оттого, что он делал и как трогал ее, а потом - точно такой же невероятный кипятковый кайф, потому что от Акулы веяло страстью и желанием настолько, что поняла даже она, неискушенная юная девушка. Он хотел ее; говорил правильные слова о недопустимости ее поведения, о том, что так нельзя, а сам хотел ее. Его движения - это было ничто иное, как отражение его желаний. Я делал бы это с тобой нежно и долго, словно говорило его тело. Неспешно, глубоко, и очень нежно.
Хотел.
И как реагировать на такое оглушительное признание, Лера тоже не знала. Зачем-то всплыли в памяти фото его любовниц, слезы сами брызнули у нее из глаз, потому что она растерялась и почувствовала себя одной из них, использованных и отброшенных прочь.
«Но я так не хочу, не хочу!»
Его поцелуй и поверг ее в шок, и наполнил ее нечеловеческим наслаждением, и напугал до жути одновременно. Она поняла, что не устоит, если это продлится немного дольше, она позволит ему все - изнемогая от удовольствия и острейшего чувства влюбленности, - но силиконовые красотки снова всплыли в памяти, и потому, едва лишь он от нее отстранился, Лера отступила.
Ей хотелось закрыть руками лицо, губы, чтобы ветер не стирал с них приятное возбуждение и удовольствие от прикосновений его языка. Ее снова несло; в голове был хаос, мешанина невероятного, сумасшедшего счастья, испуга и самого настоящего опьянения. Никогда и никто не целовал ее так - а ноги у нее подгибались совсем не наигранно, и в трусиках было мокро, а живот ныл, наполненный приятной тяжестью желания.
И она снова поддразнила Акулу - сама не понимая, что творит, и едва не рыдая от отчаяния потому, что не нашла умных и верных слов, чтобы понравиться ему.