Также он напомнил высокородным аристократкам, что у них есть все
шансы заполучить Генриха себе. Ведь только в нашем королевстве нет
строгой брачной морали, и жених за тридцать никого не смущает. Тем
более, если это король.
Нет, я не хочу за него замуж. Я вообще туда не хочу. Но мысль о
том, что было бы, если бы окрестные кумушки прознали, кто у меня в
гостях, раздражает.
Словно я ревную?
– Адель, так это ж замечательно! – весело говорит Генрих,
вырывая меня из мыслей. – Вместе и отдохнем. Показывай, где я могу
расположиться? Или не будем играть в недотрог, и я сразу останусь в
твоей кроватке?
При этом король похабно подмигивает, что так и хочется его
ударить. Но следом он неожиданно искренне улыбается, являя миру и
мне свои обворожительные ямочки на щеках. И я понимаю, почему не
устояла тогда, почти шесть лет назад.
Как бы там ни было…
– Извини, но тебе со свитой лучше поискать другую гостиницу для
пряток от Киприота, – произношу уверенным, хоть и грустным
голосом.
Мысли об охотницах за рукой и сердцем Генриха почему–то снова
печалят.
Он не успевает что–то ответить, как дверь в мои покои
открывается, и вбегает…
– Мама! К нам в сад заползло целое семейство больших улиток!
Скорее идем, ты должна это увидеть! – радостно кричит Роберт.
Я испуганно застываю, переводя взгляд с сына на Генриха.
Черт. Только слепой не увидит столь очевидной схожести между
ними. Роберт мало что унаследовал от темноволосой меня.
– Мама? – удивленно переспрашивает король. – Это твой
ребенок?
– Д–да, – киваю, слегка заикаясь. А потом добавляю более твердо.
– Имею право!
– А мужа нет, – бормочет сам себе под нос Генрих. – Так–так,
интересно. Сколько мальчику лет?
– Завтра мои именины, сэр. Мне исполнится пять лет. А что вы
делаете в покоях моей матери? – Роберт моментально включает режим
защитника.
Он у меня настоящий юный джентльмен.
– Пять лет? – восклицает Генрих, не обращая внимания на вопрос
сына. – Это же, это же.
Он замолкает, не в состоянии подобрать слова.
А я зажмуриваюсь. Сейчас Генрих посчитает, сейчас он все поймет.
И тогда мне не жить.
Внутренне сжимаюсь, готовясь к самому худшему. Оправдываться не
буду, все равно Генрих не оценит. Мне бы понять, не сможет ли он
отобрать сына?
Я совсем слаба в знании законов. Слышала только о небывалом
прецеденте с жалобой на Генриха в международный суд по правам
человека.