Чуть погодя он приостановил свою работу,
вслушался в окружающие равнины — они были на удивление безмолвны.
Тихо сыпал снег. Где-то далеко раздалось недолгое уханье совы,
которая бесшумно перелетала с одного редкого деревца на другое. Для
графа ее полет был совсем не бесшумным, и он пытался понять:
охотится ли эта сова за затаившейся под снегом мышью или причина ее
кружения подле них совсем иная?
Мариэльд тоже слушала ночь. Она лежала у
костра на подстеленных под ее безвольное тело одеялах. Ее голубой
наряд из дорогого арзамаса, расписанный олеандрами, за долгий путь
износился. Косы ее, доселе белоснежные, как снег, растрепались и
посерели. Теперь она лежала около своего надсмотрщика, но на лице
ее не было ни капли пережитых горестей; и даже наоборот, пока враг
сидел и хмурился, она устало улыбалась.
—
Меня ищут, — шепнула она.
—
Пусть ищут, — отозвался холодно Филипп.
— И
найдут. Мой брат скор на расправу — он не спустит тебе это с рук,
как не спустит и младший из моих братьев, который, пока ты здесь,
развернет по весне свои войска, проведет их через Стоохс и обрушит
свой гнев на Солраг, а потом и Офурт. Но ты продолжаешь уперто
следовать своей бессмысленной затее, которая приведет к смерти не
только тебя, но и твои земли, и твою дочь. Умно ли это?
Граф смолчал. Тогда Мариэльд продолжила,
повернув к нему свой лик, ибо телом она повелевать не могла. Голос
у нее был мягким-мягким, как пух, вкрадчивым — она умела и любила
так говорить.
—
Ты полагаешь, что пути назад нет...
—
Вы сами развязали войну, — жестко обрубил Филипп.
—
Но я могу уговорить моих братьев быть милосердными.
—
Меньше всего я нуждаюсь в милосердии! Другое дело, что нужно вам от
деревенских мальчишек, Уильяма и Генри?
—
Юлиана, — невозмутимо поправила графиня.
—
Уильяма, — также невозмутимо поправил Филипп. — Раньше мы списывали
пропажу других старейшин на злой случай или на противодействие нам
клана Теух. Однако, выходит, это ваших рук дело? А Као Шанрис,
которого до сих пор разыскивает граф Джамед Мор, тоже пропал вашими
усилиями? Сколько еще пало наших?
—
Много.
—
Зачем?
—
Часто ли боги снисходят к тому, чтобы объясняться с копошащимися у
их ног червями? — улыбнулась мягко Мариэльд.
—
Что же ты, божество, сейчас лежишь подле червя павшей, униженной? —
усмехнулся граф, — Похоже, песни о вас и вашем могуществе чрезмерно
приумножают вашу славу.