– Чтобы не нагрелась, – крикнул тот с палубы, – и что я, дурак, по полведра носить?!
Раздался уже ставший привычным грохот. Тут же прозвучало емкое и яростное:
– Твою мать!
Дениса слышно не было. Он был в саду, устанавливал огромный зонтик на вдруг раздавшемся вширь участке, рядом стояли два сложенных шезлонга.
– Что случилось?
Таня обошла свертки и сумки с вещами, оказалась на расчищенном, покрытом толстым слоем пыли и грязи пятачке, только потом обратив внимание на сидящего в древнем кресле Олега. Его ладонь прикрывала часть искаженного гримасой боли лица.
– На вас напала крыса? Летучая мышь? Рой диких пчел?
Она желала ему этого. Кажется, всем сердцем.
– Палка, – проговорил тот, повторив ее тон. – Лыжная, советская.
Им только травм и больницы не хватало!
– Покажете?
Она приблизилась к нему, но правильнее сказать протиснулась между ним и огромной стопкой сложенных друг на друга ящиков, чихнула сначала один раз, потом второй и третий.
– Будь здорова!
Наверняка, был бы и четвертый, если бы не костяшка указательного, остро-пахнущего табаком пальца, что вдруг взяла и потерла у Тани под носом. Прикосновение к лицу было осторожным, если не сказать, что нежным, но все же больше неожиданным.
– Будь здорова, – повторил Березин голосом полным недовольства.
– Это все пыль.
Раздражение схлынуло, уступив место смущению, и чтобы хоть как-то прогнать его, Татьяна приблизилась к все еще глядящему одним глазом Березину.
– Что вам вдруг понадобилось наводить порядки?
Уперевшись коленкой в рыжий подлокотник, Таня коснулась пальцев Олега, но убрать их так просто не получилось. Она только обожглась прикосновением.
– Так и будете ходить?
– Так легче, – проговорил тот, и она только сейчас обратила внимание на то, с какой силой тот сжимает левый бортик кресла. – Еще пару секунд и отпустит окончательно.
Таня согласилась, посмотрела на висящее «на соплях» лыжное снаряжение, грозящееся свалиться и завалить теперь уже их двоих, а потом вновь взглянула на Березина.
– Можем поискать фанерку и гвоздики, – предложила она, улыбнувшись, – раз вам так легче.
Березин цокнул, но убрал руку почти тотчас же, продемонстрировав глубокий рубец и стремительно наливающийся синяк, берущий начало от четырехглавой звезды в середине.
– Все смеешься надо мной, Рыжая?
Не такая уж она и рыжая. Всегда была шатенкой. Это солнце ее высветлило в какие-то умопомрачительно короткие сроки.