Левую руку пронзила боль, резкая, нестерпимая, рвущая… Словно не
ножом поранился, а чем-то с множеством острых, торчащих в разные
стороны иголок. Попытался вдохнуть — наоборот, выпустил остатки
воздуха наружу, а рот заполнила вода. Холодная и противная на вкус.
Сквозь боль зашевелил руками, чтобы сдвинуться с места, чтобы как
можно скорее всплыть к воздуху, но никак… Не получалось! Только
сейчас почувствовал тяжесть на ногах. Открыл глаза. Мутная, едкая
жижа, поднятая со дна падением телеги, будто буря перед глазами:
сотни, нет, тысячи частичек грязи или чего-то там. Повертел
головой, различил: чернеющая глыба справа, наверное, телега, и
длинный отросток — оглобля — прижал за ногу ко дну, держит. Митяй
согнулся, достал правой рукой до деревяшки, дёрнул. Ничего. Ещё,
ещё… Сильней. Откуда-то взялась в тщедушном теле сила… Вывернул
оглоблю, она с треском отошла от телеги, отпуская. Пара взмахов
руками, несмотря на боль и полыхающие огнём лёгкие — и, наконец,
свобода…
Неудачное слово. Не в нынешних условиях. Теперь главное — стены
города и жизнь за ними.
Отдышался шумно и глубоко, с хрипом, отплевался от противной
воды с мелкими частичками ила, скрипящими на зубах, дёрнул за
примятую траву, свисающую с берега, и выскочил на землю. Несколько
долгих секунд лежал, дрожа и беззвучно матерясь, затем поднялся,
бережно поддерживая левую руку. В ней торчал осколок лука. Твёрдая
дубовая древесина растрескалась, расщепилась, врезалась в локоть
промеж двух костей. Чёрная кровь бурлила, выталкивая из себя грязь,
а рана быстро затягивалась…
Чёртов мутант. Теперь он тоже грёбаный мутант! Нельзя никому
рассказывать. Но и невозможно будет это скрыть, если он не
доберётся до Юрьева, до спасительных, когда-то белых,
четырёхметровых стен. Как же быть? Дилемма…
Митяй сжал зубы, чувствуя скрип песка. Мысль подсказала: отец
поможет, а главное – добраться до него. Он поднял автомат, который
удачно слетел при падении и оказался под носом у вылезшего на берег
юноши, ещё порыскал в траве — нашёлся выпавший нож. Пика куда-то
исчезла, видимо, лежит на дне речки, ну да ладно, автомата с ножом
хватит, чтобы преодолеть несколько километров. Огляделся: сзади
спрятавшаяся за травой вода, вдоль неё — дорога, дальше —
трёхэтажное здание.
Митяй сделал пару шагов в ту сторону, куда ускакала кобыла, и
застыл. Дорогу преградила чёрная кошка. Большая, бьющая по асфальту
хвостом и наблюдающая за ним. Животные после Трындеца тоже
выживали. Сами, одни, как могли, без людей, которые их предательски
бросили. Кошки, собаки, всякие грызуны, попугаи. Собаки-то из
города ушли: те самые серые падальщики. А вот кошки остались и не
изменились почти совсем, только вымахали в три раза выше и стали
злее и умнее. Купец всегда предостерегал от этих животных: недаром
они выгнали из города собак. И почему-то Митяю казалось, что не
привыкли кошки видеть людей на своих улицах. Не простили обиду за
предательство.