Председатель затеял строительство большого гаража, ремонт котельной. Из бруса он решил строить «комки», магазины на санях для торгашей. Для этого он приобрёл старую пилораму, и мне пришлось в срочном порядке освоить ещё и профессию пилорамщика. У меня уже была небольшая бригада, я ставил срубы, сам собирал окна, двери, крыл крыши. Я делал всё, и так уж получилось, что меня никто и не спрашивал, могу ли я это сделать. Я раньше и сам не подозревал о своих способностях. Просто мозг как компьютер выдавал мне готовое решение задачи. Я не прикидываюсь гением, я точно знал, что где-то это видел, и это как-то невольно, как на матрице, до поры до времени откладывалось, отпечатывалось в мозгу.
В принципе, я просто делал всё то, что должен уметь делать любой мужик, «кто везёт, на том и едут», точно зная, что ты не подведёшь. И если ты будешь не просто делать вид, что работаешь, а пашешь аки вол, это твоя воля, вот только никаких особых заслуг, окромя грыжи, у тебя не будет. Так, с полной отдачей должны работать все, что возможно только в хорошем, дружном коллективе, это во мне сейчас говорит опыт прошлых, уже прожитых лет.
На старой пилораме я пилил доски, готовил брус для вагончиков и шпалы для железной дороги. Не всегда и всё у меня шло гладко, да и отношения с хохлами опять не заладились – не люблю хитрожопых сачков и стукачей. Они все были стукачами, они доносили друг на друга, брат на брата, кум на кума, и когда в артели вдруг появились разъяренные хохлушки, никто не удивился. Этим жинкам кто-то написал кляузу на их мужиков: «А ще, мало того, шо воны бухають, так и усих мисных баб пэрэтрахалы, и до хаты воны мабудь нэ доидуть, бо им и тут дуже гарно».
Что тут началось – трудно представить, но ещё трудней было успокоить тех мегер-хохлушек. По почерку письма вычислили родича-писаку, но он ушёл в отказ и божился, что не при делах. Председателю артели пришлось выдать землячкам деньжат на обратную дорогу и клятвенно заверить их, что впредь он не допустит никакого разгула страстей и будет строго карать оступившихся рублём, вплоть до увольнения.
Последнее заявление директора (как он любит) не больно глянулось верным жинкам: «Як цэ рублём, як цэ уволить?» – «Та вы шо, Грыгорыч?» – «Тай мабудь ничого и нэ було, цэ хтось обисрав наших мужикив, а мы с дуру и припэрлыся сюды». Знал пред, чем шугануть бабёнок, за гроши воны и «свою …..» подставят, не токмо мужнин член на прокат отдадут, ведь не сотрётся, весь до корешка, ещё и им останется. Укатили хохлушки, оставив в артели склоки и разбор полётов до самой осени.