Одного взгляда на Марту Леманн достаточно, чтобы понять: этот гадкий утенок никогда, ни при каком раскладе не превратится не то что в лебедя – даже пристойной уточки из нее не выйдет.
Наверное, хочет сделаться красавицей. Или чтобы какой-нибудь мальчик с соседней улицы вдруг влюбился. Или чтобы мать не была к ней так строга. Такие желания – пустяк, не сложней щелчка пальцами.
Скучно.
Марта Леманн молчала и комкала в пальцах подол платья. Михель не торопил: не так-то легко признаться постороннему человеку в самой жгучей тайне. Надо быть снисходительным, тем более, что это ему ничего не стоит.
Скромная девичья комнатка. Узкая кровать, застеленная белым тиковым покрывалом. Вышитая накидка на подушке: незабудки и мята. У окна письменный стол, этажерка с книгами в углу. Справа всю стену занимают старинные, орехового дерева, клавикорды. С тяжелыми серебряными подсвечниками, с резной подставкой для нот, с потемневшими от времени костяными накладками клавиш.
– Позвольте спросить, мейстер.
– Спрашивай.
– Как вы это делаете? Разве можно вот так, просто, взять и исполнить любое человеческое желание? Даже самое невероятное. Я ни разу не слышала, чтобы… хоть кому-нибудь отказали.
– Ты боишься?
– Нет. Просто я хочу знать.
Михель улыбнулся.
– Позволь, я сяду?
Он подтащил поближе к кровати, на которой сидела Марта, стул, уселся верхом, положив на гнутую спинку руки. Поглядел девочке в лицо. Пожалуй, врет: вон как веснушки побледнели. Наверное, она бы рада отказаться от всех этих приключений. Но правила есть правила.
Раз в год каждый крупный город – с прилегающими деревнями, хуторами и поселочками – разыгрывает между всеми без исключения жителями вот этот единственный шанс. Потому что богатые могут купить исполнение желаний за деньги – страшно сказать, за какие! – и с социальной справедливостью в этом случае бывает туго. А так все равны перед неизбежным счастьем. А потом приходят такие, как Михель.
Он порылся в сумке и извлек на свет божий пузырек из радужного стекла. Отвинтил пробку, к которой была приделана стеклянная трубка. В кольце, которым она заканчивалась, дрожала и переливалась мыльная пленка.
Михель подул, и по комнате, искрясь в солнечном свете, поплыли мыльные пузыри. Марта смотрела завороженно. Тогда он подул сильнее, и пузыри полетели один за другим, сливаясь друг с другом, лопаясь с тихим шипением, оседая радужными пятнами на чистых половицах, на покрывале постели, на руках и на лице. Волшебство, да и только.