Катышев повернулся к нему боком, и Трохин понял, что если будет медлить, станет поздно. Совсем поздно. Ствол смотрел в сторону Катышева, и Трохин без лишних хитростей нажал на спусковой крючок. Выстрел получился одиночным. На нервяке он не заметил, как опустил предохранитель до нижнего положения.
Пуля попала Катышеву в левую щеку, снеся при выходе правую половину лица. «Странно, – подумал Трохин, глядя на изуродованную голову Катышева, – мне даже не противно». Ни страха, ни чувства вины за содеянное он не испытывал. Зато из подсознания снова всплыло: «Это надо остановить…»
Теперь угрозой стал он сам.
Вот так, с положительными мыслями, Трохин тихо сошел с ума.
Аккуратно положив автомат на стол, он пошел на кухню. В голове у него имелся чёткий план дальнейших действий.
Под дикий хохот, появившийся внезапно и идущий неизвестно откуда, Трохин прошел на кухню. Понимающе посмотрев на тело Смирнова, он снял брючной ремень и сделал две петли. Закинул ремень на крюк для лампы – единственный во всем карауле – он затянул одну петлю и сунул голову во вторую. Ещё раз поглядев на тело Смирнова, он улыбнулся ему и оттолкнул из-под себя табуретку. Ноги его несколько раз дернулись, руки взметнулись было, но тут же безжизненно повисли.
Хохот стал громче.
17
Непонятно откуда взявшийся идиотский хохот ударил по напряженным до боли нервам. Удивляться чему-либо уже не было смысла. Единственное, что Осокин понял – ещё немного, и он сорвётся. Всю свою недолгую в общем-то сознательную жизнь он следовал важному принципу – всегда держать марку. И он её держал. Но сейчас наступил момент, когда уверенность в себе и своих силах куда-то пропала. Ничего хуже придумать было нельзя.
«А Троха – молодец, не растерялся», – внезапно подумал Осокин и чуть не рассмеялся – в первый раз он хорошо и уважительно, пусть даже мысленно, отозвался о духе. Действительно смешно. Ведь с тех пор, как пришёл следующий после его призыва призыв, Осокин старался держаться как можно круче и просто не позволял себе хорошо относиться к духам. После всего того, что по духанству испытал он – жалеть кого-то?
И вот один из его принципов уже сломался. Сам по себе. Плохой симптом, что и говорить.
А хохот продолжал бить по ушам.
Минут через пять после того, как Трохин ушел на кухню, он стал громче.