Через полчаса, когда в глазах пронеслись первые оттенки темноты, которые служили обязательными предвестниками головокружения и потемнения в глазах, Аполлинария спешно встала и вышла их тенистой беседки на палящее солнце. Все снова погрузилось в туман. Зазвенело в ушах, а голова невыносимо болела от постоянного давления в виски. Стук собственного сердца казался таким громким, что она невольно закрыла уши.
«Надо войти в дом. Ты сможешь, я знаю, ты сможешь», – повторяла себя княгиня Савельева и маленькими шажками направилась к дому.
Княгиня вошла в светлый от солнечных лучей холл и присела на красный диван. Туда-сюда сновали слуги и крестьяне. Аполлинария смотрела вверх – на высокие потолки. Через несколько минут ей стало лучше. Она попыталась выровнять дыхание.
– Госпожа, Вам письмо, – послышался тихий скрипучий голос служанки.
Аполлинария мутными глазами посмотрела на слугу. В грязном платье, старая, будто сейчас развалится, женщина стояла около княгини с протянутой трясущейся рукой, в которой был чуть помятый листок.
Неторопливым движением Аполлинария взяла конверт и махнула рукой служанке «Уходи!».
Она развернула письмо и увидела совершенно незнакомый ей язык. Она знала два языка: русский и французский. Пожалуй, французский знала даже лучше русского. Текст этого письма не был ни на одном из этих языков:
«O Apollinaire. Si vos es lectio litteris, ita mox omnes esse super. Vos sunt in periculo. Vos instanter oportet currere a S. Petersburg. Terribilis est medicandi. Multum sanguinem et passionem. Non superesse. Potest tamen et teipsum salvum facies, et domus tua. Modo effugere – evadere.
Tua S».
– Как странно, я и подумать не мог, что кто-то еще пишет письма на латыни! – раздался грубый мужской голос у нее за спиной.
Она испуганно дернулась и посмотрела на источник голоса. У нее за спиной стоял их врач Филимон Филиппов.
Княгиня сделала возмущенное лицо и резко встала, от чего голова снова немного закружилась.
– Господин Филиппов, не думала я, что Вы способны на такую невоспитанность и дерзость!
– Я ничего не сделал такого, моя госпожа, – ответил Филимон и из его рук выпал цилиндр.
– Вы осмелились читать мое письмо! Это неслыханно! – продолжала возмущаться Аполлинария.
– Приношу свои извинения. Но в свою защиту замечу, что Вы не понимаете латыни, – произнес доктор.