Океан - страница 8

Шрифт
Интервал


Ее зашифрованные тексты, где голые любовники сходятся на битом стекле и в израненных телах, ее широкие цыганские песни, ее рваная душа среди окровавленных русских бараков – только попытка как-то творчески осознать трагический, многомиллионный и тысячелетний, земной опыт.

Эта великая душа уже столько раз была замучена, избита насмерть, окровавлена, четвертована, проклята, заговорена, приговорена, что наработанного страстнoго хватит на тысячу воплощений. Поэтому она сама даже и не в силах осознать этот собственный свет. Нет рядом человека, который смог бы это солнце увидеть, оценить и преподнести в дар России.

Человеку надо дорасти до неба, макушкой коснуться запредельной высоты, чтобы увидеть красоту юродства воочию. Крюкова далеко не проста в своих юродивых внешних, литературных формах. Не просто уловить, практически невозможно это осмыслить. Надо духовно созреть, чтобы увидеть это блаженное и благословенное юродство, этот свет как некий небесный прецедент, как крылатого посланника с тех небес, о которых человек лишь догадывается.

Вижу в ней несметные кладовые, бездны добра.

Не потрясающе ли, что среди радиоактивных развалин, среди убожества современной России, которого отечество наше не знало, наверно, со времен геноцида калик перехожих, родилось такое величайшее явление, расцвела такая необъятная душа русских рек, озер, лесов, самого русского народа?!

От подобного Богородичного видения сам изнутри меняешься. Но увидеть непросто. Елена, по сути, недоступна даже для самой себя. На мой взгляд, ее сочинения, одно другого благолепнее, объемнее и широкомасштабнее, – лишь робкая попытка заглянуть в ипостасную глубь собственной души, едва выраженную в настоящем.

Отец Иоанн Блаженный, Барселона

ЮРОДИВАЯ

(фреска)

Выходит Ксения Юродивая из метели


«Одежду разрывала…»

Одежду разрывала
И ноги задирала.
А после – на снегу —
В алмазах одеяла —
Пить из грудей давала
И другу, и врагу.
Пить из грудей! – их много.
В них млеко и вино.
В крови, слепой, убогий,
Безрукий и безногий —
Всяк, от червя до Бога,
Дышал в меня темно
И полз, сосцы хватая,
И падал на бегу…
Я корчилась, святая,
На каменном снегу.
Рычали и катали,
И сапогом – в уста…
А платье разорвали
От срама до креста.

Горячая картошка

Пока ты зеваешь, соля щепотью рот,
Пока слепнями на снегу жужжит народ,