Аглая не успела додумать свою мысль до конца. Гена открыл входную дверь и подтолкнул ее вперед. Дверь уже медленно закрывалась за их спинами, когда Аглая уловила летящее из коридора удивленно-тихое:
– Надо же, она еще ходит…
– Да, – согласился с Денисом Борис. – Но все равно, поделом ей. Может, теперь поумнеет.
Приняли ее в темноте за Аллочку, поняла Аглая. Да и вышли сюда не просто так – специально. Судя по репликам, позлорадствовать. Шумно вздохнув, Аглая сделала попытку развернуться, чтобы сказать остающемуся за дверью борову Борису пару неласковых слов, но Гена молча, твердой рукой пресек эту попытку. И последнее, что услышала Аглая, прежде чем дверь окончательно закрылась, это как что-то ударилось о стенку специально поставленного в коридоре мусорного ведра. Ударилось довольно звонко, так что окурком явно не являлось.
2
– Отвернитесь! – немного придя в себя, скомандовала Аглая сидящим с ней на заднем сиденье Руслану и Гене. Те беспрекословно выполнили это требование. Сидящему за рулем Эдику было вообще не до Аглаи, и только шеф демонстративно пялился на нее с переднего сиденья в зеркало заднего вида. Не из любопытства, а просто из желания досадить Аглае в ответ на ее недавнее поведение. На самом же деле мысли его блуждали где-то далеко, да и на что здесь было смотреть: Аглая натянула на себя джемпер поверх форменного кожаного бюстгальтера и уж потом сняла его. А под кожаными трусами были обычные, так что даже более озабоченному зрителю ее переодевание не доставило бы никакого удовольствия – все то же самое свободно можно увидеть на любом пляже. Переодевшись, Аглая натянула кроссовки на голые ноги, поврежденная рука плохо слушалась, отдаваясь болью на любое движение, и возиться с носками было слишком мучительно, особенно в едущей машине.
А машина, пронесясь по городу, свернула к обнесенному ажурной решеткой Сиреневому парку, где и в самом деле росло более тридцати видов сирени. Обогнув парк, Эдик съехал с кольцевой дороги на когда-то заасфальтированную, но давно избитую рытвинами аллею, по бокам которой печально доживали свой век старые тополя. Ехали долго – машина еле ползла на ухабах, а время как будто преобразилось в некую вязкую субстанцию и текло мучительно медленно, а при каждом толчке на рытвине у Аглаи в ушах гулко пульсировала кровь.