– Да разве ж я похож на басурманина, панове запорожцы? – обижено скривился человечек.
– Береженого и Бог бережет, – рассудительно ответил Лис, крепкий, высокого роста двадцатилетний парень, с ниточкой рыжих усов под носом и такого же цвета пышным «осэлэдцэм*» (*особым образом выстриженным чубом на обритой голове). И прибавил, обращаясь к незнакомцу. – Ты и сам, по всему видать, человек бывалый и от жизни досыта лиха натерпелся, поэтому – и других, за разумную предосторожность, корить не должен. Накорми гостя, Остап. Видишь, у человека от холода и голода глаза, словно у хорька, посверкивают.
От этих слов незнакомец вздрогнул, будто его кнутом по спине перетянули, и торопливо потупил взгляд.
– Можно и накормить, если гость не побрезгует нашей вечерей, – ответил Байбуз и придвинул ближе к гостю котелок с остатками загустевшей и окончательно разопревшей на углях тетерей.
– Такой пан, как я, и обглоданной кости рад бывал не раз, – попытался изобразить благодарную улыбку на лице гость, доставая из-за пазухи абы как выструганную ложку. Да, то ли и в самом деле слишком продрог, то ли с лицом у него было что-то неладно, но гримаса, искривившая губы и пробившаяся наружу сквозь дебри зарослей, походила скорее на звериный оскал, нежели на искреннюю улыбку.
Поспешно проглотив предложенный казаками, чего там, весьма скудный ужин, он вытер травой ложку, сунул ее обратно, но руку не вынул, а усердно зашарил ею в своих лохмотьях.
Казаки, улыбаясь, переглянулись промеж собой. Мол, глядите, братцы, роется за пазухой, словно богач в мошне, а у самого, наверняка, окромя блох нет ничего, да и блохи от такой жизни давно на лучшие «хлеба» перебрались. Но незнакомец не зря терял время и знал, что искал – потому что вытянул из-под остатков одежды неожиданно довольно пухлый тючок.
– Вот такой из меня казак, – промолвил с неприкрытой гордостью. – Сам гол, как сокол, зато седло и ложка своя. А также – папуша табака имеется… Да еще и не какого-нибудь самосада. Настоящий Трапезундский! Угощайтесь, – торжественно протянул сверток Гарбузу, по внешности и степенности манер признавая его старшим над более молодыми запорожцами. – А я вам пока о себе расскажу.
– Спасибо, – казак чуть брезгливо развернул грязную тряпицу, пропитанную застарелым конским потом и еще чем-то, куда более вонючим. И даже присвистнул от удивления, когда в его руках очутился изящно расшитый мелким речным жемчугом замшевый кисет.